не собирался искать виновников недовоза (или хищения?) значительного количества пиломатериала, а всех заботила необходимость списать убытки на производство, иными словами, спрятать концы в воду (в дальнейшем так и вышло); но строптивых и «сильно умных» прорабов, которые на первом же рейсе усомнились в неверных объёмах привозимой доски, указанных отправителем в накладных, и стали доски пересчитывать – надо было непременно наказать. Какой же выход? Надо найти формального виновника, хотя бы липового, чтобы свалить убытки (а может быть и воровство, кто знает, ведь частный сектор в то время активно строился, да и снабженцам всегда хотелось выпить) на его бесхозяйственность, вот и нашли меня как материально ответственное лицо. Сделать на меня денежный начёт они не могли, т.к. документами растрата на участке не подтверждалась. В итоге, мне в приказе по УСБЛПК объявили выговор на основании постановления комитета народного контроля, а руководители СМУ ЛПС предупредили об увольнении – им надоело вечное противостояние со слишком самостоятельными «умниками» Модылевским и Рыхальским. Кроме этого, на руководителей нашего СМУ, ПТО и главбуха оказывал давление главный бухгалтер УСБЛПК Квятковский, который требовал от СМУ ЛПС взять на себя убытки и списать «потерянный» пиломатериал, чего впоследствии он и добился.

Когда я на участке рассказал ИТР об исключении из комсомола, Рыхальский обиделся на меня за то, что я не предупредил его заранее о заседании комитета, на котором он обязательно бы присутствовал; я понимал, что ему хотелось сразиться с участниками комсомольско-партийного болота; был очень эмоционален, хотя всячески старался усилием воли гасить свои взрывные эмоции; в итоге, наделал бы глупостей, защищая меня; поэтому, получив вызов на заседание комитета, я не стал Володе ничего говорить, чтобы у него не было неприятностей; теперь на участке объяснил ему, что из этого всё равно ничего бы не вышло, у меня и у него было и так много врагов, ведь, чтобы их нажить, не надо быть гением – делай своё дело, говори правду, не подхалимствуй и этого вполне достаточно, чтобы любая шавка облаяла тебя из-под каждого забора; заседание стало для меня лучшим профилактическим лечением из всех, каким я подвергался впоследствии, ибо это был тот самый случай, когда «люди (члены комитета) принимают коллективную вонь за единство духа» (Фазиль Искандер).

XXXII

К этому времени мы оба, пройдя четырёхлетнюю достаточно суровую школу на строительстве сложных объектов, приобрели несгибаемую волю, твёрдость и настойчивость в принятии главных решений, и к этому – гордость и свободу ума, право судить явления жизни. Тем не менее, пришлось задуматься о дальнейшей работе, и в конце дня я пришёл к начальнику УСБЛПК Козярскому Юрию Константиновичу в кабинет; ранее его не знал, не встречал, всё ему объяснил, сказал, что все предъявленные мне обвинения беспочвенны; слушал он меня внимательно, как вдруг в кабинет зашёл главный бухгалтер Квятковский (это в его бухгалтерии осели убытки от исчезнувшей доски), видимо, кто-то из сотрудников бухгалтерии ему сказал, что я у Козярского; главбух сообщил, что я самовольно вывез с другого участка на РОЦ двести кубометров неликвидного ж/бетона и не оприходовал его, не показал в материальном отчёте; я заявил, что всё это ложь и объяснил суть дела; главбух, вероятно, хотел с разрешения своего начальника сделать на меня денежный начёт и тогда как-то оправдать списание, но Ю.К, сказал Квятковскому: «Если, возможно, человек оступился, так что же вы ещё всё на него валите!», и главбух быстро покинул кабинет (зло, как и добро, имеет своих героев!). Ю.К. мне сказал, что работа для меня найдётся, и я ушёл.

Деваться мне было некуда, я подумал о переходе в СМУ ТЭЦ; уже на другой день встретился с начальником Медведевым Виктором Андреевичем, спросил его: «В.А., берёте безработного инженера к себе в СМУ?»; видимо, он уже был осведомлён, на стройке новости распространяются мгновенно – об отношении ко мне и Рыхальскому руководителей СМУ ЛПС, поэтому сразу сказал: «Завтра приходи ко мне в конце дня».

На нашем участке начальником стал, работавший ранее прорабом Виктор Конаревский – бесцветная личность, скрытный и недалёкий человек; помню, что как-то Рыхальский мне сказал о нём: «А душонка-то у него мелкая»; кстати, через пятнадцать лет Конаревский работал в одном из отделов УСБЛПК под руководством главного инженера Рыхальского. Но после моего ухода в СМУ ТЭЦ и последующего перехода Рыхальского в СМУ ЦКК, дела на участке шли плохо – жаль, ведь ранее он был одним из лучших участков на строительстве БЛПК. Характеризуя наших руководителей, можно вспомнить Полония: «…если это и безумие, то в нём есть последовательность»; я взял в СМУ ЛПС расчёт, а начальник Москаленко сказал мне: «Мы не стали передавать дело в суд, а перевели вас в СМУ ТЭЦ», т.е. сделали мне «уважение» по аналогии с анекдотическим действием одного грузинского парикмахера, к которому пришёл клиент побриться, и парикмахер, не найдя кисточки, плюнул себе на ладонь и, намылив её, стал ею намазывать щёки клиента; на возмущённый его протест парикмахер возразил: «Зачем обижаешься? Мы тебе уважение делаем, другому прямо в морду плюём». Таким образом, довелось нам, неискушённым в интригах, но неоднократно критически высказывающихся по адресу начальников СМУ ЛПС, стать их жертвами; они не забыли этого, вернули долг с большими процентами: избавились сначала от меня, а чуть позже и от Рыхальского. Я перешёл работать в СМУ ТЭЦ, новая напряжённая работа захлестнула, и теперь мы с Володей виделись редко, правда, как-то один раз вместе с друзьями были на вечеринке, а наши жёны оставались дома с детьми и великодушно отпустили нас.

XXXIII

В СМУ ТЭЦ я был принят на должность начальника монтажного участка, которым ранее руководил прораб Александров, который позже перешёл к Николенко, с которым выпивали вместе, и я был доволен его уходом с нашего участка; в первой беседе со мной Медведев предупредил, что объект сложный и чтобы не было никаких отступлений от проекта, никакой самодеятельности – всё должно согласовываться с авторским надзором Харьковского ТЭП в лице его представителя Стеценко; монтажный участок возводил уникальную технологическую ТЭС-2, на которой по проекту должны были сжигаться в котлах отходы лесохимии (зелёный щёлок) для выработки пара и электроэнергии. Каркас здания состоял из массивных сборных ж/б конструкций серии ИИ20/70 (многоэтажные промышленные здания), причём колонны были запроектированы 3 и 4-х ярусными и каждая массой до 24 т; в большом объёме применялась ванная сварка арматуры, с чем я столкнулся впервые; конструкции поставлялись с базы комплектации УСБЛПК автотранспортом; монтаж производился при помощи самого современного в стране мощного башенного крана БК-1000 грузоподъёмностью