— Не знаю, — пролепетала ученица.

— Ты проведешь следующую неделю, размышляя над этим. Если хочешь стать ученой — настоящей ученой, которая изменит мир, — тебе придется сталкиваться с подобными вопросами. Шаллан Давар, время от времени ты будешь принимать решения, от которых тебе станет дурно. Я подготовлю тебя к этим решениям.

Ясна замолчала, продолжая глядеть в окно, в то время как носильщики уже несли их к Конклаву. Слишком встревоженная, чтобы что-то сказать, Шаллан молчала, с нетерпением ожидая конца поездки. Она провела Ясну по тихим коридорам в их покои, и на пути им встретились ученые, которые шли в Паланеум, чтобы позаниматься ночью.

В спальне Шаллан помогла принцессе раздеться, хотя ей было неприятно прикасаться к наставнице. Это было неправильное чувство. Люди, которых убила Ясна, были ужасными созданиями, и у девушки не было сомнений в том, что они бы прикончили ее. Но она тревожилась не из-за самого поступка как такового, а той холодной жестокости, с которой он был совершен.

Все еще ощущая оцепенение, ученица принесла ночную сорочку Ясны, а та в это время снимала свои драгоценности, раскладывая их на туалетном столике.

— Можно было позволить троим сбежать, — предположила Шаллан, приближаясь к принцессе, чтобы, как было заведено, расчесать ее волосы. — Можно было убить только одного из них.

— Нет, нельзя.

— Почему? Они бы так сильно испугались, что никогда больше не осмелились бы на подобное.

— Ты этого не знаешь. И я на самом деле хотела, чтобы они исчез­ли. Беспечная подавальщица из таверны, ошибившись в вы­боре дороги домой, не может себя защитить, а я могу. И буду защищаться.

— У вас нет такой власти, ведь мы в чужом городе.

— Правда. Вот и еще один вопрос, над которым стоит подумать, по-моему.

Она подняла щетку к волосам, нарочито отведя взгляд от Шаллан. Закрыла глаза, словно желая, чтобы та тоже исчезла.

Духозаклинатель лежал на туалетном столике, рядом с серьгами Ясны. Девушка стиснула зубы, сжала мягкую, шелковистую ночную сорочку. Принцесса сидела в одном белье и расчесывала волосы.

«Шаллан Давар, время от времени ты будешь принимать решения, от которых тебе станет дурно».

«Я их уже принимала. И приму одно сейчас».

Как посмела Ясна все это устроить? Как она посмела сделать Шаллан частью такого? Как она посмела использовать такой красивый и священный предмет ради разрушения?

Ясна не заслужила владеть духозаклинателем.

Одним быстрым движением Шаллан сунула сложенную ночную сорочку под мышку защищенной руки, потом запустила свободную руку в потайной кошель и выщелкнула целый дымчатый кварц из отцовского духозаклинателя. Шагнула к туалетному столику и, раскладывая на нем ночную сорочку, подменила фабриали. Она спрятала рабочий духозаклинатель в карман в рукаве и отошла как раз в тот момент, когда Ясна открыла глаза и посмотрела на сорочку, которая невинно лежала рядом со сломанным фабриалем.

У девушки перехватило дыхание.

Ясна снова закрыла глаза и протянула ей щетку:

— Шаллан, пятьдесят раз. Это был тяжелый день.

Та, словно кукла, принялась расчесывать волосы наставницы, одновременно сжимая духозаклинатель в защищенной руке, в ужасе оттого, что принцесса могла в любой момент заметить подмену.

Ясна ничего не заметила. Она надела сорочку. Спрятала сломанный духозаклинатель в сейф для драгоценностей, закрыла его на ключ, который повесила себе на шею, отправляясь спать.

Шаллан вышла из спальни на негнущихся ногах. Она была в смя­тении. Она очень устала, ее мутило, все мысли путались.

Но дело было сделано.

Пять с половиной лет назад

-Каладин, — позвал Тьен, — погляди на этот камень. У него меняется цвет, когда смотришь с разных сторон.

Кэл отвернулся от окна и посмотрел на брата. Тьену уже исполнилось тринадцать, и он из любознательного мальчишки превратился в любознательного парнишку. Он вырос, но все равно оставался маленьким для своего возраста, и его копна черно-коричневых волос по-прежнему сопротивлялась любым попыткам привести ее в порядок. Брат присел на корточки возле лакированного обеденного стола­ из костедрева, глазами вровень с блестящей поверхностью, и уставился на маленький бесформенный камешек.

Кэл сидел на табурете и чистил длиннокорни ножиком. Коричневые корнеплоды были грязными снаружи и клейкими внутри. От этой работы его пальцы покрылись толстым слоем крема. Дочистив,­ юноша протянул корень матери, которая вымыла его, порезала на куски и высыпала в горшок, где варилось рагу.

— Мама, ты только посмотри! — воскликнул Тьен. Послеполуденный солнечный свет лился сквозь окна с подветренной стены, омывая стол. — С этой стороны камень блестит красным, а с другой — зеленым.

— Возможно, он волшебный, — предположила Хесина. Кусочки длиннокорня один за другим падали в воду, и каждый новый всплеск звучал слегка в другой тональности.

— Я тоже так думаю. Или в нем есть спрен. Спрены живут в камнях?

— Спрены живут повсюду, — ответила Хесина.

— Не могут они жить повсюду, — возразил Кэл и бросил очистки в ведро у ног. Потом выглянул из окна на дорогу, что вела из города в особняк градоначальника.

— Но ведь живут, — заметила мама. — Спрены появляются, ко­гда что-то изменяется — например, кто-то пугается или начинается дождь. Они духи перемен и потому — духи всех вещей.

— Что ты скажешь про длиннокорень? — скептически спросил Кэл, демонстрируя овощ.

— В нем есть спрен.

— А если разрезать?

— В каждом кусочке будет спрен. Только поменьше.

Кэл нахмурился, окидывая взглядом длинный клубень. Они рос­ли в трещинах в камнях, где собиралась вода. У них имелся слабый земляной привкус, но выращивать их было легко. Теперь его семье требовалась еда, которая дешево стоила.

— Значит, мы едим спренов, — ровным голосом произнес Кэл.

— Нет, — возразила мать, — мы едим клубни.

— Потому что больше нечего есть, — уточнил Тьен, скривившись.

— А что же спрены? — настаивал Кэл.

— Они получают свободу и возвращаются туда, где живут все спрены.

— А во мне есть спрен? — спросил Тьен, глядя себе на грудь.