Роберт прекрасно понимал, что при виде матушки, которая испускает последний вздох, лежа у его ног и глядя на него широко открытыми глазами, ему полагалось бы испытать глубокое потрясение. Однако ничего подобного он не чувствовал.

Задрав голову, он посмотрел на сидевшего на стене друга – тот расплылся в своей неповторимой широкой дружелюбной улыбке. Роберт улыбнулся в ответ.

Когда дядюшка Монтегю закончил рассказ, в кабинете повисла гробовая тишина, которую нарушало только тиканье часов. Наконец я расцепил вспотевшие ладони и вытер их о брюки, а дядюшка выпрямился в кресле, вынырнув из тени, так что свет камина озарил его лицо.

– Полагаю, мне и в этот раз не удалось напугать тебя, Эдгар, – сказал он, выгнув бровь.

– Да, дядюшка, – ответил я неожиданно тонким голоском. – Вы ничуть меня не напугали.

Дядюшка Монтегю встал, не спеша подошел к окну и отодвинул штору, превратившись в черный силуэт на фоне молочного зимнего света в окне. Я тоже поднялся из кресла, чтобы получше рассмотреть написанную доктором картину. Внимательно всмотревшись, я вроде бы различил нечто в мрачной черноте позади дома. Но что? Фигуру мальчика? Там определенно что-то было, но что именно, я так и не понял.

– Похоже, опускается туман, – сказал дядюшка.

– Правда? – Я подошел и встал рядом с ним у окна.

Действительно, леса и луга из-за тумана уже совсем не было видно, сад тоже постепенно накрывало кружевными клочьями, клубящимися среди затейливо выстриженных кустов. Странно было видеть, как быстро туман затягивает все вокруг – когда я шел сюда, ничто не указывало на скорую перемену погоды.

Между тем среди фигурных кустов я заметил какое-то движение.

– Что это было? – спросил я.

– А ты сам как думаешь? – вопросом на вопрос ответил дядюшка Монтегю.

– Не знаю, – сказал я. – Не успел рассмотреть.

– Туман кишит призраками, – сказал дядюшка так, будто дал мне исчерпывающее объяснение.

Я не понял, имеет ли он в виду этот конкретный туман или туман вообще. Но гулять в такой мгле я бы в любом случае не рискнул.

– Надеюсь, когда мне будет пора, он уже рассеется, – сказал я.

– Я тоже надеюсь, – кивнул дядюшка Монтегю. – А то, не ровен час, потеряешься.

– Это мне не грозит, дядюшка.

Я был уверен, что найду дорогу домой даже с завязанными глазами.

– Неужели? – удивился дядюшка. – Потеряться можно по-разному. – Вдруг на мгновение его лицо омрачила печаль. Он похлопал меня по плечу. – Идем к камину. А то сырость пробирает меня до костей.

У меня по телу тоже пробежал непонятно откуда взявшийся озноб. Усевшись в свое кресло, я наклонился ближе к огню и подставил ладони его приветливому жару.

– Тоже мерзнешь, Эдгар? – спросил дядюшка.

– Да, – ответил я. – Слегка.

– Должно быть, туман проник и в дом, – сказал дядюшка Монтегю. – А ведь ничто так не выстуживает душу, как туман. Пожалуй, позвоню Францу: пусть заварит нам еще чайничек. Глоток горячего чая мигом вернет тебе бодрость.

Некоторое время спустя Франц принес чайник свежего чая, а с ним – тарелку печенья и заново наполненную кусками сахара вазочку. Дядюшка Монтегю поставил поднос на столик и налил нам обоим чая.

– На такого бойкого молодого человека, как ты, Эдгар, мое общество должно навевать скуку. Готов поспорить, с гораздо большим удовольствием ты бы сейчас лазал по деревьям или играл в регби.

– Вовсе нет, – ответил я.

После дядюшкиной истории про старый вяз мне вряд ли вообще когда-либо придет в голову лезть на дерево. А что касается регби, то этот вид спорта я всегда ненавидел.

– Ты не дружишь ни с кем из местных мальчиков? – спросил дядюшка. – А то взял бы да учинил с ними какую-нибудь шалость.

– Шалость, дядюшка? Я не большой мастер шалить. Кроме того, все местные мальчики, на мой взгляд, слишком инфантильны. А здесь у вас, сэр, мне очень нравится.

– Вот и прекрасно, – улыбнулся дядюшка Монтегю.

– А вы, дядюшка, были шалуном? – ухватился я за возможность выведать что-нибудь о своем загадочном родственнике. – Я имею в виду, в детстве?

Дядюшка Монтегю удивленно поднял бровь.

– В детстве? Хотелось бы надеяться, что я и сейчас не слишком стар для шалостей, – с улыбкой сказал он. – Ну а ты-то как? Неужели жизнь твоя ангельски безупречна?

Он с таким неодобрением сделал упор на слово «ангельски», что я испытал соблазн напридумывать себе дурных поступков – лишь затем, чтобы сделать приятное ему. Дядюшка заметил мое замешательство.

– Не бери в голову. Быть хорошим мальчиком – это совсем не стыдно, – сказал он без особой убежденности в голосе.

– Конечно, дядюшка, – согласился я, поскольку никогда в этом и не сомневался.

– В таком случае, возможно, тебе будет интересно услышать поучительную историю про мальчика, чье поведение было далеко не таким похвальным, как твое.

– Да, дядюшка. С удовольствием ее послушаю.

– Вот и превосходно. – Он сцепил длинные костлявые пальцы, хрустнул костяшками и повторил с серьезнейшим выражением на лице: – Превосходно…

Дело было солнечным и морозным октябрьским утром. С деревьев слетали желтые и бурые листья. Там, куда падали тени, поблескивал иней.

Мальчик по имени Саймон Хокинс, облокотясь на мокрую и холодную каменную ограду, смотрел на женщину, которая возилась в саду. Причем Саймон ее видел, а она его – нет, потому что старая мамаша Таллоу была слепой.

Деревенские дети называли ее ведьмой и, проходя мимо ее дома, подначивали друг друга постучаться к ней в дверь. Но никому из них ни разу не хватило духу хотя бы войти в ее сад. На Хэллоуин они кидали в ее дом яйца и задавали стрекача. Саймон добрел до него от скуки – посмотреть, вдруг старая слепая мамаша Таллоу затеяла что-нибудь интересненькое. Но ничего такого она, похоже, не задумывала.

На ней был длинный серый салоп и поверх него, на плечах, толстая шаль. Полы салопа волочились по земле и насквозь промокли, напитавшись влагою от травы. На ногах у нее были черные ботинки, на руках – митенки, а на голове – шерстяной капор. Лицо старухи раскраснелось от холода.

Она изучала одну из четырех росших перед домом яблонь. Саймон наблюдал за ней приблизительно с тем же интересом, с каким следил бы за воздушными маневрами пчелы или за спешащим по своим делам муравьем.