была прачечная. Лишь там, сев в угол, распустила собранные в пучок влажные волосы, немного взяв себя в руки, начала работу.

Только бы все удалось, и я беспрепятственно сняла деньги со счета. Если мужчин задержали и не отпустят до утра, и они не успели связаться с организаторами аукциона, то у меня есть все шансы помочь дочери, а значит, все мои страхи и боль были не зря.

— Так тебя подвезти, Саша?

— Мне утром в банк надо, он открывается в девять, спасибо, но я сама.

— Я могу подождать.

Как сейчас объяснить человеку, что мне совсем не до его ухаживаний? Зря я во всех вижу одно — лишь сексуальный подтекст, а не простое человеческое участие.

— Спасибо, если тебе нетрудно.

— Мне нетрудно. Ты очень красивая, — Вадим поднимает мое лицо, убирает волосы в сторону, взгляд напрягается.

Черт.

— Кто тебя ударил?

— Никто, о чем ты говоришь?

— Левая сторона, отек на скуле и чуть видный синяк.

— На кухне, вечно у них эти двери, что открываются в разные стороны, официант шел навстречу.

— Саша, я бывший мент и далеко не дурак, могу отличить удар от двери и руки.

Тяжело вздыхаю, отхожу в сторону, кладу белье на стол, собираю волосы резинкой.

— Не хочешь, не верь, я не обязана ничего тебе доказывать, дай пройти, мне надо доделать работу.

— Саша, постой, извини, я был слишком резок.

О, это ты еще не знаешь, как бывают резки мужчины, Вадим Иванович Вересов, они бьют наотмашь и смотрят тяжело, не как ты сейчас — с состраданием и жалостью.

— Не надо так на меня смотреть.

— Как?

— Как единственный спаситель. Меня не надо спасать и жалеть, мне слишком дорого раньше эта забота обходилась.

Вышла в коридор, чувствую, как во мне болит каждая мышца, как сердце обливается слезами, но я сильная, я со всем справлюсь. Но совсем недавно хотела, чтоб меня кто-то пожалел и взял все заботы на себя, но чудес не бывает.

Два часа прошло в работе, Вадим больше не подходил, его не оказалось и на стоянке, не стала ждать, пошла на остановку. Даже если бабушка прочитала сообщение, я все равно опережу ее, счет открыт на нас двоих, я сама могу снять деньги.

В холле банка было безлюдно, милая девушка-оператор, взяв мой паспорт, начала проверять данные. А у меня тряслись руки, как у алкаша, которому необходимо срочно похмелиться.

— Александра Дмитриевна, доброе утро? — имя и отчество что написано в паспорте девушка смотрит на меня. — Чем я могу вам помочь?

— Мне необходимо снять все, все что есть на счету.

— Хорошо. Сумма для снятия — четыреста тысяч рублей.

— Как четыреста? Должно быть больше, проверьте внимательнее.

— На вашем счету всего четыреста тысяч рублей, я не могу вас обманывать.

Девушка смотрит строго, а у меня внутри все обрывается.

ЧАСТЬ 14

Раннее утро, солнце еще не взошло, но я и так знаю, что оно покажет мне, осветив своими лучами.

Это будут облезлые крыши домов в историческом центре города, кривая аллея старого парка с высокими, обронившими листву тополями. И одинокой скамьей, которую так было хорошо видно пятнадцать лет назад из окна кабинета начальника местного управления уголовных дел.

Ненавижу этот город, все, что с ним связано: места, людей, события, которые, как раковые клетки, начинают делиться, поражая все, что осталось во мне живым, но все никак не могут добить окончательно.

Ненавижу этот город, я родился в нем, вырос, поднялся, а потом мне помогли упасть и посоветовали уехать. Пока не натворил дел еще хуже, которые пришлось разгребали целый год, подмазывая, заминая, давая, кому надо, взятку, чтоб все закрыли рты и глаза. Забыли всё, что случилось.

Но я не забыл.

Глубокая затяжка, сигареты, конечно, полное дерьмо, но курить хочется смертельно. Прикрываю глаза, вижу, словно в реале, такой же сухой октябрь, но яркое солнце пробивается через просветы гонимых ветром черных туч на синем холодном небе.

Ветер развевает темные волосы девушки, я чувствую, как она смотрит на меня, хотя не знает точно, на каком я этаже и за каким окном. Она всегда меня чувствовала, но я дурак, понял это только потом.

Тонкая фигура, светлое пальто, хочу, чтоб она прикрыла голову, холодно ведь, может простыть. У нее безумно красивые, карие, с серыми прожилками глаза, маленькая родинка на левом виске и вкусные мягкие губы.

— Захар!

Открываю глаза, темное окно, снова делаю глубокую затяжку.

— Шума, ты долго будешь медитировать? Мы второй час здесь торчим.

— А ты все узнал и во всем разобрался?

Не поворачиваюсь к Тимуру, не могу уже сегодня видеть его и слышать. Начальник управления полиции по городу сидит в своем кресле, поначалу он глотал корвалол, сейчас — дорогой коньяк.

— А хули тут разбираться? Ты сам привел девчонку, а теперь вешаешь на нее отряд ОМОНа. Ты вообще помнишь, какая она? Думаешь, она засланный казачок? Мата Хари без трусов? Я тебя умоляю, Захар Данилович, кончай фантазировать.

Да, привел я ее сам, в этом ТТ прав. Но мои, как выразился Тимур, фантазии далеко не беспочвенные.

— Я вот не пойму, у тебя там, на том аукционе, мать его, сука, у меня даже не укладывается в башке, что ты пошел, смотрел на весь этот сброд и купил куклу-девственницу. А представь, Семен Васильевич, — Тимур обращается к полковнику. — Девица оказалась с браком и не так невинна, как было заявлено. Ты вообще в курсе, главный мент этого королевства, что у тебя творится в палатах белокаменных? Или откат имеешь? Процент с целок?

ТТ понесло, но за его милым, с первого взгляда невинным стебом и подколками, доводящими всех до бешенства, скрывается продуманный, жесткий и в чем-то жестокий человек.

Он сейчас может все валить на своего босса, сейчас как раз тот случай, когда мой же начальник службы безопасности, друг, брат, пусть не по крови, имеет полное право тыкать носом господина Шумилова в его же дерьмо.

А дерьмо вырисовывается слишком красивое и складное.

— Тимур Георгиевич, какие откаты? О чем вы говорите?

— Ну да, конечно, менты узнают все в самую последнюю очередь, кого я спрашиваю. Вы тут сидите в своих кабинетах, чаи гоняете, а спецподразделения гоняет, на кого пальцем покажут. У нас в городе такой же бардак.

Отошел, наконец, от окна, присел в кресло напротив Тимура, тот лениво качает ногой, ковыряется в телефоне, словно он сюда зашел пожелать доброй ночи и не было никакого ОМОНа, нас не принимали мордой в