меня есть, самое светлое, доброе, чистое на этой планете, полной грязи, лжи и порока, в которую я сама залезла. Но синяки пройдут, память отодвигает в далекий уголок все воспоминания, а душу — с ней я как-то договорюсь.

Трясущимися руками взяла флакон с гелем, выдавила, нанесла на кожу. Между ног слишком влажно и скользко, начала смывать сперму, хорошо, хоть нет крови, он мог просто порвать меня там. Делаю все медленно, я сама сейчас словно в густом тумане, иду на ощупь и не знаю, куда выберусь, и что будет дальше.

Снова вспоминаю дочь, ее улыбку, как она радуется, если я прихожу раньше с работы и она еще не спит. Не хочу плакать, но слезы текут сами, их смывает вода, сажусь на дно душевой, поджимаю под себя ноги, все никак не могу согреться, тело бьет озноб.

Резкое движение, вскидываю голову, в открытой двери душевой Захар, я инстинктивно двигаюсь к стене, он обнажен, внимательно меня рассматривает.

— Я до такой степени страшный?

Конечно, страшный, а еще опасный и непредсказуемый, но не отвечаю, рассматриваю стоящего перед собой мужчину.

Не сказать, что он накачанный, но здоровый и широкоплечий, совсем нет жира, мышцы играют под кожей, несколько заметных шрамов. На груди немного темных волос и смущающая меня татуировка Девы Марии. Также дорожка темных волос тянется от пупка к паху, крупный половой орган в спокойном состоянии.

Резко отворачиваюсь, не хочу смотреть. Он для меня воплощение порока и боли, а эта татуировка совсем не вяжется с его образом и наверняка насквозь пропитанной грехом жизнью.

— Тебе плохо?

Все еще молчу. Зачем ему вообще со мной разговаривать и задавать вопросы? Я — купленный лот номер семь на аукционе, меня надо иметь, а не вести беседы, но, может, так и лучше, и за разговорами он не будет бешеным и диким.

— Я задал вопрос.

— Да. Мне плохо.

— А ты думала, будет хорошо?

— Нет, я ничего не думала. Вы спросили, я ответила.

Снова рассматривает.

— Встань.

Делаю, что говорит, приподнимаюсь, опираясь о стену, не закрываюсь и не отворачиваюсь. Что он там во мне еще не видел? Заходит в душевую, сразу становится тесно, пар от горячей воды окутывает наши тела. Рядом с этим мужчиной, чувствую себя еще меньше, едва достаю макушкой до плеча.

Все еще не могу поверить в то, как он имел меня. Они оба имели. Но тело выдержало. Наступив на горло страхам и гордости, я в конце концов отдала ему свою девственность, пусть и иначе.

Заставляет смотреть в лицо, поднимая мое за подбородок. Не понимаю, что он там все пытается разглядеть или увидеть?

— Кто тебя послал?

— Никто, я же говорила.

— Я так не считаю, — он сдерживает себя, я вижу это и чувствую.

— Для чего меня к вам подсылать?

— Причин может быть много.

— Я не знаю ни одной.

— Тогда зачем ты здесь?

Теперь его пальцы медленно скользят по коже, задевая шею, ключицы, грудь, обводит ее, спускается вниз, я прерывисто дышу, прикрыв глаза, мышцы живота сокращаются.

— Вы сами купили меня и привезли сюда.

— Ответ неверный. Зачем ты здесь?

— Я…мне нужны деньги.

— Всего лишь?

Это ему всего лишь, а для меня и моей дочери — это будущее и цена маленькой жизни. Не хочу говорить ему об этом, только не ему. Какая вообще разница, зачем мне деньги?

Его пальцы накрывают промежность, он не давит и не делает больно, но я жду этого каждую секунду.

— Смотри в глаза.

Вода стекает по нашим телам, мужчина все так же напряжен, он не верит ни одному моему слову. Губы плотно сжаты, во взгляде легкое презрение, а пальцы уже между половых губ, растирают, массируют клитор. Хочу отстраниться, но не дает, ухватив за талию.

Не знаю отчего, но по телу идет легкая вибрация, цепляюсь за его руки, он очень нежно и медленно ласкает меня там, так делал, только один мужчина, тот, кого мне казалось, я любила.

Мое тело давно не откликалось на ласки, не чувствовало удовольствия, а сейчас, здесь, с этим мужчиной оно странно реагирует на касания после того, что произошло совсем недавно.

Дышу открыв рот, вода с губ стекает на язык, облизываю губы, а он все продолжает ласкать меня, именно ласкать, так что веду сама бедрами. Крупная ладонь накрывает грудь, сдавливает, но это приятно, а когда Захар неожиданно наклоняется и вбирает в рот сосок, вскрикиваю, впиваясь в его кожу ногтями.

Прикрываю глаза, все ощущения на грани, легкая боль в промежности, в попке, но острое удовольствие растекается по измученному телу от прикосновений между ног и на груди.

Он кружит подушечками двух пальцев, обводит клитор, нежно надавливает, зажимает его между ними, снова растирает. Уже покусывает набухший сосок, жадно втягивая его в рот, потом лижет и опять кусает.

Я словно натянутая тонкая струна, еще немного, и она лопнет, разрывая на части сознание. Так не должно быть, не с этим мужчиной, но мозг зацепился за первую возможность забыть все, что было, подменить воспоминания чем-то ярким, а тело ему помогает.

— Разбуди своих демонов, — громкий шепот на ухо.

Я резко открываю глаза, кричу, кажется, срывая голос до хрипа, когда внутренние мышцы скручивает болезненными спазмами удовольствия. Я кончаю на его пальцы, от стимуляции клитора, от ласк ставшей такой чувствительной груди.

Всхлипываю, меня колотит, но уже не от холода, это так невероятно остро, не хочу открывать глаза, но мужчина, словно специально продолжает ласкать клитор, продлевая мой первый за несколько лет оргазм.

— Если бы я сам не проверил, то не поверил бы, что ты не девочка. Ты словно сама невинность, но с пороком в глазах. Потрогай меня, или я войду, но будет больно.

Киваю, сердце все еще вырывается из груди, беру рукой его возбужденный член, провожу несколько раз, оттягивая крайнюю плоть. Смотрю только на него, какой он огромный, синие выпирающие вены под тонкой кожей, крупная багровая головка, поджатые яйца. Помогаю второй рукой, кручу, сжимаю, у меня совсем нет опыта, что и как делать.

Захар давит на плечи, заставляя встать на колени, каждая мышца в его теле напряжена, ноги широко расставлены.

— Открой ротик.

Он обхватывает мою руку, которая сжимает его член, делает несколько резких движений. Я словно в ступоре, смотрю на то, как он кончает, и сперма мощными толчками вырывается наружу, на мое лицо, губы, грудь.

— Блядь…сука…твою же мать.

Захар глубоко дышит, матерится, все так же тяжело смотрит на меня, размазывая по моим губам