Только в операционной рядом с Тарасюком было не до смеха. Как Ян ни старался показать ему операционное поле, как ни оберегал сосудистый пучок, профессор все-таки пропорол вену, и сразу стал бестолково суетиться, пихать зажимы вслепую, на авось, что могло бы привести только к еще большим повреждениям. Ян придавил тампоном, попросил у сестры сосудистые инструменты и шовный материал.

Пришлось накладывать сосудистый шов практически без ассистента, да еще и сохраняя почтительность, чтобы ненароком не задеть хрупкое эго Тарасюка.

Благо повреждение вены оказалось точечным, хватило нескольких стежков, чтобы остановить кровотечение.

Дальше дело пошло спокойнее, профессор стал действовать в ране осмотрительнее, под контролем глаза, зато Ян узнал про себя, что и пинцет-то он держать не умеет, и тупфером только поле закрывает, и вообще руки у него дырявые. Ян не вслушивался, просто делал свое дело и с тоской поглядывал на часы, стрелки на которых двигались слишком уж медленно.

Закончили только в пять, значит, Соня давно ушла домой, ибо рабочий день у рентгенологов короткий.

Ян позвонил, позвал на свидание, но Соня сказала, что очень уютно сидит с книжкой под пледиком и не собирается вылезать из своего гнездышка. Пожелав хорошего вечера, Ян положил трубку с облегчением – после нудной многочасовой операции он сам не хотел никуда идти.

Дома никого не было. Дима Лившиц обретался в анатомичке или у очередной страшной женщины, к которым питал необъяснимую слабость, а Вася утром предупредил, что останется дежурить с Диной. У них в отделении запила последняя санитарка, и мыть вечером полы обязали медсестер, вот Вася и полетел трудовым десантом, чтобы Диночка не пачкала ручки.

Ян сказал, что Дина обнаглела, а Вася решает не тот половой вопрос, который надо, но Лазарев молча и решительно засунул в сумку старую хирургическую робу.

…Колдунов давно отвык быть один в квартире. Прошелся по большой комнате, покурил в кухне, наслаждаясь одиночеством, только вместо удовольствия вдруг сделалось не по себе.

Ян включил телевизор, чтобы хоть немного разбавить тишину, но от казенного жестяного голоса диктора стало только хуже. Речь шла о великой силе перестройки, Ян поморщился и выключил. От политики у него ум за разум заходил, порой, слушая речи партийных руководителей, он не мог понять, дурак он есть или дурака из него делают. На всякий случай Колдунов убрал звук.

Пора садиться за ксерокопии журнальных статей, которые он принес с работы, ведь дома так редко выпадает возможность спокойно поработать! Так редко, так редко, но все же чаще, чем он этой возможностью пользуется.

Устроившись за круглым столом, стоящим в большой комнате возле окна, Ян включил свет и вооружился лупой. Ксерокопии были не очень отчетливые, и приходилось буквально расшифровывать английский текст. За разбором каждого слова терялся общий смысл, и через час работы Ян почувствовал, что мозг вскипает и надо срочно выйти покурить.

В кухне взгляд его упал на пузатую эмалированную кастрюлю, после отъезда Николая Ивановича сосланную за ненадобностью на верхний шкафчик. Встав на табуретку, Ян снял ее, сдул с крышки пыль и решил сварить суп, благо в морозилке давно лежала доисторическая кость, а в ящике для овощей было полно морковки и капусты.

Кость с грохотом упала на дно кастрюли, и работа закипела. Ян шинковал овощи, снимал накипь, солил, а заодно вспоминал биохимию, коагуляцию белка, онкотическое и осмотическое давление и прочие интересные штучки и удивлялся, как легко они всплывают в голове.

Приятно было думать, как завтра Вася придет домой после дежурства и целого дня учебы, а дома ждут наваристые щи. И Димка тоже с удовольствием похлебает.

Обычно они питались по принципу «подешевле и побыстрее». Венцом кулинарной деятельности были макароны с сыром, и то творческая натура Димки так и норовила не тереть сыр, а просто порезать ножом, чтобы не мыть терку. Иногда сосиски, иногда пельмени, а чаще всего чай с пряниками. В суровые дни перед стипендией переходили на картошку с селедкой, а в тучное время Вася порой вставал к плите и начинал, по его собственным словам, «создавать» разные изысканные блюда. Выходило у него не лучше, чем в больничной столовке, но Ян с Димкой восхищенно закатывали глаза, лишь бы только Вася не обиделся и не пришлось самим готовить.

Уменьшив огонь до минимума, Ян вернулся в комнату, с тоской взглянув на разбросанные по столу ксерокопии. Работать хотелось еще меньше, чем раньше, и Ян уговорил себя, что просто не имеет права заниматься, пока у него варится еда.

На экране телевизора беззвучно моргал огромными наивными глазами какой-то мультяшный персонаж, и Ян обратил свой взор на одинокую книжную полку над диваном. Там стояла вся хозяйская библиотека: нетронутый том Ивана Ефремова, «макулатурный» Дюма в сером холщовом переплете, справочник по грибам Ленинградской области, солидный пухлый том Ванды Василевской, почему-то второй без первого, книжка с оторванным корешком, оказавшаяся «Всадником без головы», и несколько старых номеров «Юности».

Ян полистал, и в одном нашел повесть того самого писателя, которого читал в библиотеке. Он улыбнулся, это был как привет от девушки.

Короткая повесть рассказывала о мальчике, на хрупкие детские плечи которого без зазрения совести валят свои проблемы не только родители, но и жених сестры, а ребенок только рад и просит подбавить еще. Одолев текст за час, Ян отложил журнал в некотором недоумении. Ладно мальчик, с него какой спрос, но автор, кажется, разделял мировоззрение главного героя в том, что быть для семьи гибридом помойной ямы, палочки-выручалочки и козла отпущения – это благородное дело.

Ну да, благородное, никто не спорит, людям надо помогать, но в данной ситуации что-то не то, сразу и не поймешь, что именно. Ян так задумался, что чуть не проморгал закипание бульона. Трудно сформулировать, но если давешняя книга была веселая и бодрая, то в этой чувствовался тонкий душок психического нездоровья.

Впрочем, по-настоящему Яна зацепило другое – история жениха, который любил-любил сестру мальчика, собрался жениться, но поехал в командировку, встретил там девушку и пропал, хотя его первая невеста была очень даже положительным персонажем.

Выходит, так бывает? Положив журнал на место, Ян улыбнулся. Жених ведь тоже был положительный герой и наверняка не хотел ничего плохого, а вот поди ж ты… Нашлась сила помощнее симпатии и чувства долга.

Нещадно злясь на себя за то, что принимает книги для детей и юношества в качестве руководства к действию, Ян быстро оделся и выбежал из квартиры. Правда, пришлось тут же вернуться, проверить, выключил ли он газ под кастрюлей.

Время подходило к восьми, вечер сгущался. По тротуару матери везли на саночках детей в цигейковых шубках с генеральскими резиновыми поясами. Дети смотрели на Яна важно и строго. Один мальчик шел сам, решительно ступая по слякоти черными валенками с красными галошками. Из-под ног разлеталась ледяная каша, и ребенку это, очевидно, очень нравилось, потому что он с каждым шагом топал ножкой все сильнее и бил по лужам разноцветной пластмассовой лопаткой.