— И что ж ты там такое увидела?

— Я увидела женщину, которая под тридцать лет вдругначала жить своей жизнью! Понимаете, своей!

— А до сих пор не своей, что ли, жила?

— Да, именно! И это все — мое! И хоть тяжело иногда доужаса, и сил нет, и уверенности в завтрашнем дне никакой, а все равно…

— Я в тебе не ошибся, Варежка! И все у тебя получится,конечно, если мужик какой‑нибудь не встрянет… Варь, мне Надюха говорила,у тебя там в Альпах твоих есть кто‑то?

— Есть, а что?

— Держись его. С европейцами как‑тоспокойнее. — Семен Романыч, да не нужны мне мужики, не до них мне сейчас!Мне работать надо, зарабатывать, у меня же мама и сын… До романов ли тут?

— Правильно мыслишь. И вообще, я сейчас добрый, скажутебе — я тобой доволен.

— Ох, спасибо вам! Знаете, как мне это важно!

— Только ты не расслабляйся! А то знаю я вашу сестру.Похвалишь вас, а вы и расслабитесь.

— Нет, я не расслаблюсь, Семен Романыч!

У Шилевича в кармане зазвонил телефон.

— Надюха? А мы с Варежкой кофе пьем! Подарок тебекупили! Хорошо, договорились! Варежка, Надюха спрашивает, можем мы прямо сейчасприехать?

— Семен Романович, у меня есть еще одно дело, ну наполчаса примерно, и я примчусь. А вы езжайте!

— Так, может, тебя подбросить?

— Нет, тут недалеко. Я, как говорится, в одно касание!А вы поезжайте! И так уже проштрафились, забыли про такую дату! Да, иобязательно по дороге купите цветы!

— Молодчина, что напомнила! А какие купить?

— Думаю, тюльпаны! Очень много тюльпанов!

— Понял!

Варя вернулась в антикварный магазин, где заранее пригляделакрасивую корзинку для конфет или печенья и даже успела пошептаться спродавщицей, чтобы та отложила для нее эту вещь. Еще она купила букет фрезий,они так чудесно пахнут!

Правда, одета я непразднично, спохватилась она, ну да ладно,это не моя дата, к тому же Семен Романович сказал, что все будет более чемскромно. Наверное, придется еще помогать на кухне.

И Варя помчалась к Шилевичам. Она полюбила этих людей и ихуютный, хоть и безалаберный дом.

Вечер прошел очень весело и мило. Гостей всетаки набралосьпорядочно, все с любопытством смотрели на Варю и, как ей показалось, вполнедоброжелательно. Из знакомых ей были только Борис Аркадьевич, оператор, иАлексей Иванович.

В разгар ужина Борис Аркадьевич вдруг обратился к хозяинудома:

— Сеня, слыхал, Симбирцев опять дебош устроил! Надралсякак сволочь и дал кому‑то в рыло! А пострадавший вроде собирается в судподать.

— Черт знает что! — воскликнул кто‑то изгостей. — Вот скажи, Надька, чего так его колбасит? Вроде все у парняхорошо: и родители, слава богу, живы‑здоровы, и снимается он какподорванный, и бабы не переводятся…

— Вася, друг ты мой, почему артисты пьют! Тоже мневопрос! Стресс снимают, усталость… Что тут поделаешь… А Стаса жалко! Такойталант редкий!

— Сеня, ты не передумал его снимать? — спросилБорис Аркадьевич.

— Ну вот, если б я обращал внимание на такие штуки… Ипотом, кто лучше него эту роль сыграет? Но у меня жестко, ты ведь знаешь.Предупрежу — если хоть раз нажрется во время съемок, я с ним распрощаюсь безсожалений. На многих действует! Димка вот тоже отнюдь не трезвенник, нодисциплина железная, я его сколько снимал, ни разу меня не подвел. Кстати,сегодня Варя меня о Стасе спрашивала. Видишь, Варежка, как все обстоит…

Домой Варю подвез Борис Аркадьевич, он капли в рот не брал.

— Варюха‑горюха, помнишь, откуда это? —вдруг спросил он. Борис Аркадьевич любил огорошивать артистов такими вопросами.

— Вроде бы из «Поднятой целины».

— Обалдеть! Ишь, чего знаешь… А кто написал «КнязяСеребряного»? — хитро прищурился он.

— Алексей Константинович Толстой.

— Ну надо же! А «Волшебную гору»?

— Томас Манн!

— Интеллектуалка, да? — как будто даже огорчилсяБорис Аркадьевич.

— Ой нет, просто мама в детстве внушала, что стыдно незнать таких вещей.

— Ишь, какая у тебя мама… А теперь никому за невежествоне стыдно… Знаешь, я тебя так сниму! Будешь самой красивой артисткой!

— Блин? — рассмеялась Варя.

— Что?

— Ну, Семен Романыч, когда на меня орет, всегдазавершает свои крики фразой: «Артистка, блин»!

Борис Аркадьевич расхохотался.

— Да, у Сеньки и вправду глаз‑алмаз! Чует моесердце, все у тебя получится! Я тоже в вашем брате‑артисте кое‑чтосмыслю…

— Все, приехали! Спасибо вам огромное.

— Погоди, Надюха говорила, у тебя сынок есть.

— Есть.

— Скучаешь?

— Ужасно! Правда, мы с ним почти каждый день по скайпуобщаемся.

— А с кем же он там?

— С моей мамой.

— Это хорошо, твоя мама, похоже, умеет детейвоспитывать. Ладно, беги, выспись по возможности. Любовника еще не завела?

— Какого любовника! Мне не до них. Ну, еще раз спасибои спокойной ночи!

— Кстати, помни, для артистки сон — первое дело.

— А я думала талант первое дело, — улыбнуласьВаря, открывая дверцу.

— Талант талантом, а выспаться надо!

— Спасибо, я высплюсь, мне только бы до подушкидобраться!

— Ну беги, беги! Надо же, про «Волшебную гору» знает.Постой, Варь!

Она обернулась.

— А «Поэму экстаза» кто написал?

— Скрябин! — расхохоталась Варя и вбежала вподъезд.

— Ни фига себе девка! — пробормотал под нос БорисАркадьевич.

Но на сей раз Варя никак не могла уснуть. Ворочалась,вскакивала, пила воду с медом, ничего не помогало. Почитать бы, но книг у нее ссобой не было, а купить она не удосужилась, некогда было. Предыдущая жиличкаоставила только какую‑то книжку, вернее, брошюру о борьбе с целлюлитом.Почему я ее не выбросила? Она встала и выкинула брошюрку в мусорное ведро.Потом открыла компьютер, заглянула в почту. Там оказалось письмо от Эмми. Онписал: «Дорогая моя Барбара, я страшно скучаю, но в Москву вырваться неполучается, туда же нужна виза, а это канитель и запланированное мероприятие,вот так вдруг не вырвешься. Я, конечно, постараюсь получить мультивизу, и воттогда… Правда, история с русскими партнерами не выгорела, но это неважно. Наднях заезжал к фрау Анне, видел Ники, он здоров и весел, говорит, что не оченьскучает, так как почти ежедневно общается с тобой по скайпу. Я тоже хочу!Свяжись со мной, будь добра. Фрау Анна сказала, что ты просто зверски занята,поэтому я не стану тебя тревожить, а будет минутка, прояви инициативу! Целуюбудущую кинозвезду в нос, ну и во все остальные места, разумеется, тоже. Вечнотвой, смертельно скучающий Эмми».