— Наверное, его мучает совесть!

— Вот и я так думаю… И это теперь мучает меня. Тольконе совесть, а ревность… Но я никогда и никому не могла бы в этом признаться,даже себе… Мне иногда так страшно бывает…

— Почему?

— Да я вот думаю, может, ко мне у него была толькострасть… А любил он ее?

Сестра вдруг показалась Варе маленькой девочкой,запутавшейся в своих чувствах…

— Дуреха ты, Марьяшка! Любил бы он маму, не женился бына тебе.

— Думаешь? Но ведь страсть… А страсть проходит!

— Живи спокойно, не вернется он к маме, она и вправдудля него стара… У вас дочка. Он небось в ней души не чает?

— Не чает, — вздохнула Марьяна.

— И ты такая хорошенькая, молодая еще совсем.

— Ой, Варька, как хорошо, что ты меня нашла! Спасиботебе! Слушай, а где ты собираешься жить? В гостинице?

— Нет, мне квартиру сняли в двух шагах от студии.

— Может, у нас поживешь? А? Дом большой, машину дадимтебе…

— Нет, Марьяш, спасибо, но это неудобно…

— Почему, очень даже удобно!

— Да нет, я не то имела в виду! Просто мне от студиипять минут пешком… А павильонных съемок будет очень много. Да по двенадцать‑четырнадцатьчасов… куда тут ехать? А пока у меня тоже куча дел, так что спасибо!

— А с кем будешь сниматься?

— Ну, главный герой Бурмистров! А моего шефа играетТуманов.

— Здорово! Бурмистров такой красавец! И, кстати, вразводе! Правда, говорят, у него ужасный характер!

— Не знаю, какой у него характер, но он так мне помогна пробах!

— Да? Одна моя подружка с ним снималась, так, говорит,он просто монстр!

— Может, она к нему приставала?

— Ну, вроде да… Она в него тогда жутко втрескалась.

— Может, в этом дело?

— А ты не втрескалась? Он же такой… смертоубийственный!

— Нет, мне просто было с ним легко…

— Тогда, может, он в тебя втрескался?

— Перестань! Никто ни в кого не втрескался!

— Еще втрескаетесь! В Диму все втрескиваются.

— Так уж и все?

— Ну не все, но многие! А ты, Варька, интересная стала…И знаешь что…

— Что?

— Не буду я тебя с Ваней знакомить.

— Это еще почему?

— А он явно западает на женщин нашей семьи.

— Ты так шутишь?

— Еще чего! Просто я боюсь… Ты не обижайся, Варь, ясерьезно… Мы с тобой будем видеться, но без него, ладно?

— Марьян, ты совсем дура?

— Дура, да!

— А как же ты мужу скажешь, что общаешься с сестрой? Онже удивится, что ты нас не знакомишь.

— А я не скажу, что ты сестра, скажу — подруга! А смоими подругами он вовсе не стремится знакомиться. Варь, ты не обижайся!

— На больных не обижаются!

Варя хотела сейчас же уехать, но, взглянув на часы, поняла,что Шилевичи уже давно спят, не будить же их среди ночи.

— Марьян, я спать хочу, день был трудный.

— Ну вот, ты все‑таки обиделась… Неужели тактрудно понять?

— Да поняла я все! Кстати, я не думала, что ты так всебе не уверена…

— А как быть уверенной, если муж такой интересный ибогатый, знаешь, сколько на него охотниц?

— Но я не собираюсь на него охотиться! Мне он тристалет не нужен!

— А если не нужен, чего ты обижаешься?

— Ой, господи, Марьян, нельзя же так… Ты вот боишься,что он тебя бросит, а знаешь ведь: чего больше всего боишься, то и случается.Поэтому перестань! — Варю уже мутило от этого разговора, хотя ей быложалко младшую сестру.

— Да знаю я все это, мне мой психолог то же самоеговорит.

— Ты ходишь к психологу?

— А у нас тут почти все ходят. А что, это помогает…

— Я что‑то не заметила. Марьян, а ты работать недумала? Ты же вроде училась…

— Училась, да не выучилась. И Ваня хочет, чтоб я самаАлуську воспитывала. Ладно, давай сменим тему. Расскажи лучше что‑нибудьпро себя, про Никиту. У тебя его карточки есть?

— Есть. Вот смотри. — Варя достала из сумочкиконверт с фотографиями.

— Ух, какой парень! Красавчик просто! А почему ты егорусским именем назвала, отец же у него немец.

— Мама так хотела, а Гюнтер был согласен.

— Мама так хотела, надо же!

— А вот это Эмми!

— Эмми! — удивилась Марьяна.

— Ну, вообще‑то он Эммерих!

— Шикарный мужик! Он кто, лыжный инструктор?

— Почему? — недоуменно взглянула на сестру Варя.

— А я таких в Давосе видала. И свитер у него вроделыжный.

Совсем она, что ли, сдурела, подумала Варя. И рассказаласестре об Эммерихе.

— А он по‑русски говорит?

— Ни звука! А что?

— Да так, просто спросила.

Разговор иссяк. У Вари слипались глаза.

— Ладно, ты уж носом клюешь, пошли, отведу тебя в твоюкомнату.

Комната оказалась просто роскошной, но у Вари уже не былосил восхищаться. Она прямо с порога начала раздеваться.

— Варь, тебе комната не нравится?

— Почему? Очень нравится.

— А что ж ты ничего не сказала?

— А что, обязательно громко восхищаться? Извини, не знала.

— Да ладно, спи!

— Марьян, мне утром надо в город!

— Когда?

— Ну, часам к одиннадцати.

— Ладно, отвезут тебя, не волнуйся!

Марьяна ушла, явно обиженная. Странная она какая‑тостала, думала Варя, стоя под душем. Это, скорее всего, от безделья и неуверенности…Хотя такой дом, ребенок, муж, особо не побездельничаешь, даже несмотря наналичие прислуги. Или ее сглодало чувство вины? Да нет, непохоже! Подуматьтолько, боится познакомить меня с мужем! Что ж это за жизнь?

Варя проснулась от ощущения, что на нее кто‑тосмотрит. Открыла глаза. Возле кровати стояла маленькая девочка, державшая задлинный хвост игрушечную обезьяну. Девочка была прехорошенькая, черноглазая,черноволосая, смугленькая.

— Привет, — сказала Варя. — Ты Алуся?