как ей спалось, какое у неё настроение. Так как его походка не походила на походку индейца, он знал, что она его уже заметила раньше, по возвращении, и всё, её интересовавшее, уже выяснено. Не оборачиваясь к нему, она спросила:

— Вы сумасшедший? Или вы морж?

— К чему альтернатива? Сумасшедший морж.

Он проговорил это с улыбкой. Ему хотелось взглянуть в её лицо. И он, стрекая босые ноги о крапиву, аккуратно прошёл за мольберт. Увидел он бледное сосредоточенное лицо, которое упорно продолжало не смотреть на него. Губы уже не пылали, а дотлевали сухими корочками.

— Мила, у меня к тебе очередная просьба. Если ты меня, конечно, не выгонишь…

— Почему я должна вас выгнать? Вы помогаете мне, я помогаю вам. Спасибо вам за спокойную ночь. С вами я смогла сразу же уснуть.

— Я думаю, моей заслуги здесь нет, ты просто устала страдать. Организм приходит в такое состояние, когда дальнейшие страдания становятся невозможными. Ему нужен перерыв.

Глаза её были строги, но, когда она увидела его полуобнажённого и взъерошенного, они потеплели и даже засмеялись.

— Так что я должна сделать?

— Магазин с продуктами покажешь? Очень есть хочется.

Она улыбнулась.

— Хорошо. Но туда ехать нужно. Пешком далековато.

— Это не проблема. Да… Потом я на работе всё же. Некогда гулять-то по магазинам.

Нехотя Мила поднялась. Она снова была в лохматой кофте, но в чёрных джинсах, а не в синих трениках.

— Ну, помогите, что ли!

Она сняла с мольберта планшет с пейзажем и понесла. Палашов сложил всё и, подхватив подмышку мольберт и складной стул, взял краски, кисти. В общем, всё умудрился сразу отнести на второй этаж. У себя он оделся, пока она брала сумки. Потом он пошёл к машине, поднял сиденье, покурил и расчесал непослушные вихры.

IX

Солнце забралось на небо уже достаточно высоко, когда, распугивая пыль, «девятка» поползла на крутой бугор, мимо берёзовой посадки, удаляясь от Спиридоновки. Мила сидела на переднем сиденье рядом с голодным следователем. Хотя она предлагала ему перекусить, он наотрез отказался. Сытый мужчина — не охотник. А ему хотелось раздобыть больше провианта.

— Мил, а давно ты рисуешь?

— Как все, с детства.

— У тебя здорово получается.

— Стараюсь.

— А что ты ещё любишь делать?

— То же, что все обычные люди. Читать, музыку слушать, гулять люблю, по магазинам ходить, готовить. Не люблю убираться, мыть посуду. Когда в душу лезут, не люблю.

— Последнее тоже не люблю. Это намёк? Хорошо. Твою душу трогать не будем. Слазим в мою. Слушай, у меня в жизни был случай. Когда мне было шестнадцать, в Москве на меня напали шесть уличных хулиганов. Ну, знаешь, в те времена можно было запросто по роже схлопотать. У меня тогда не было принципа: поклонись, отдай всё и иди дальше, — а дури было, хоть отбавляй. И рост был и кое-какие навыки махать кулаками. В общем, я начал сучить руками и ногами во все стороны. Не знаю, как это выглядело, но когда я остановился и увидел их раскиданными, то не поверил глазам. Так что не переживай. Отмахаемся! Придёт пора, когда ты однажды проснёшься утром и поймёшь, что это досадное положение далеко позади, и ты с достоинством вышла из него.

— А как же «невозможно привыкнуть»?

— Жить без самого любимого, самого дорогого человека действительно невозможно привыкнуть. Хотя… ко всему-то подлец-человек привыкает.7

— А что сказала об этом приключении ваша мама?

— Шутишь? Я ей этого не рассказывал. Я же в Москве был, а она дома, в Кашире. Были вопросы у преподавательского состава. Думали, это меня наши же курсанты отделали, но я рассеял такие подозрения. Вообще, я всю жизнь с кем-нибудь дерусь, и не раз бывал и в нокауте. Но всегда находились добрые люди. Я хочу сказать: что бы там ни было, я на твоей стороне и помогу тебе в любом случае.

Девушка не ответила, считая, вероятно, это уловкой с его стороны.

«Какая ж ты бдительная!» — подумал он, а вслух сказал:

— Мил, ты умеешь пироги печь?

— Яблочный пирог могу.

— Замечательно. Испеки, пожалуйста, между делом, а то столько яблок пропадает!

— Посмотрим. Вон там белые дома… видите?.. стоят особняком. Нам туда: один из них магазин.

Они уже въехали в Аксиньино и спускались по дороге. Слева отсчитывались похожие друг на друга дома, справа разлеглось сначала кладбище старых комбайнов, затем — человеческих останков. Второе более интимно пряталось за деревьями под возвышающимися развалинами старой заброшенной церкви. Приблизительно напротив кладбища находилась площадь с обелиском, сельсоветом, почтой и магазином. Туда-то и направил «девятку» Палашов. Съехав с насыпи, он тут же припарковался на выкошенном лугу. Мила, не дожидаясь, пока её выпустят, вышла из машины и, подождав, пока голодный следователь возьмёт сумки и закроет двери, повела его к магазину, кирпичному, отштукатуренному и выкрашенному белой краской одноэтажному зданию с широкими окнами. Деревянная дверь была открыта, и они без труда проникли внутрь. Тут спутники увидели пыльные стеллажи, отгороженные по периметру грязными прилавками, витриной-холодильником и парой морозильников, уставленные крупами, консервными банками, подсолнечным маслом, тем, с чем можно попить чай, всякой мелочью вроде чипсов, семечек и жвачки. Отдельно стояли ящики с овощами. Верхние полки посвящались пиву и водке, сигаретам. Вывешенная на голубых весах надпись гласила, что в магазине также имеются колбаса, сосиски, куры, рыба и даже какое-то мясо. Стены безрадостно-голубого цвета прятались за стеллажами. На чумазых ценниках местами красовались ошибки, а, чтобы разглядеть цены на товары на дальних полках, неплохо было бы иметь с собой бинокль. Возле раскладки печений и конфет топтались два деревенских мальчишки. Они обсуждали, взять ли им упаковку печений или пачку сигарет. Так и не решив, они ни с чем вышли вон. За прилавком стоял невысокий и несимпатичный армянин с грязными под ногтями руками и с серым помятым лицом, какое часто встречается у деревенских жителей. Одет он был небрежно и смотрел на незнакомых покупателей недружелюбно.

— Хлеб у вас есть? — спросил Палашов у продавца, так и не найдя этого продукта на стеллажах.

— Только