мы пойдём”, – заявили мне ребята. Жаль было терять двадцать тысяч. И это была не первая моя потеря, но всякий раз жена меня успокаивала: “Забудь и не вспоминай, деньги потерял – ничего не потерял”. И это мудро, ведь жизнь на этом не кончается.

Давид, зная, что мы сегодня отходим, видимо, решил воспользоваться ситуацией и оставить меня с “носом”. Он прекрасно сознавал, что ему это ничем не грозит. Кому пожалуешься в таком случае? Себе дороже станет.

В магазине был ещё один продавец, скорее всего – жена Давида. Я готов был смириться со своим положением, но в последний момент решил попытать счастья. “Времени у меня нет, – обратился я к женщине, – согласен на половину”. Она, будто того и ожидая, без лишних слов отсчитала мне деньги, и я, пулей выскочив из магазина, помчался догонять ребят, которые отошли уже на почтительное расстояние. Рискуя опоздать к отходу, они всё-таки притормаживали до последней минуты, чтобы я мог к ним присоединиться. Меня тронула их порядочность.

Мне захотелось их отблагодарить, поделиться с ними своей добычей. “За кого ты нас принимаешь? – обиделись парни. – Не трусь, всё останется между нами”. Мои попутчики оказались надёжными ребятами, не зря я выбрал именно их.

Торопились мы напрасно, и на судно пришли за час до отхода. Следом за нами к причалу подъехала автомашина, а из неё вышел Давид. В руках у него был пакет, который предназначался мне – презент. Не зная наших порядков, он оказал мне медвежью услугу.

Уж лучше бы он не приезжал. Пакет от иностранного гражданина – это почти преступление. Про свою контрабанду я и не говорю. За это и посадить могли. Рисковал я сильно. На меня, естественно, “настучали” в нужные инстанции, и после этого случая дальше Рижского залива и Балтийского моря я не ходил – не выпускали. Визу закрыли и мне светил только каботаж.

Для меня это было невосполнимой потерей. Деньги, меркантильные интересы, стоят ли они тех прелестей, тех ощущений, которые ты испытываешь на просторах океана? Разве можно оценить удивительную магию восходов и закатов? А чего только стоит могучее дыхание океана, или райский воздух Канарских островов? К сожалению, поздно начинаешь понимать, что, погоня за деньгами, это погоня за ветром. Правда, без денег тебя может запросто повалить, но уже другой ветер.

Гарри Горчаков-Баргайс

Гарри Григорьевич Горчаков-Баргайс – родился в Москве в 1924 г. Отец-потомственный дворянин, до революции царский офицер, после, в Советской Армии в должностях нач. штаба дивизии, армии, фронта. Мать из батраков Тукумского района, с 1917 года в Москве, служащая в различных учреждениях, в том числе и в должности директора фабрик. Детство он провел в знаменитом доме около Лубянской площади, где жили Латышские красные стрелки и работники ЧК, ОГПУ, НКВД, (подробности в книге “Ребята нашего двора").

В 1937 г. отца арестовали. Мать лишилась работы, имея на руках троих детей. Семья бедствовала. В 1941 г. он окончил 9 классов художественной школы, и с началом войны, как и многие его сверстники, стал просится на фронт, но 16-летних не брали. Тогда он поступает в Румянцевскую снайперскую школу ОСОВИАХИМа и после двух месяцев учёбы, получив звание снайпер, добровольно вступает в 3-ю Московскую Коммунистическую дивизию. Участник обороны Москвы на Волоколамском направлении, и участник боёв под Старой Русой. В марте 1942 г., после ранения попадает на Военно-Морской флот. После непродолжительной учебы продолжает воевать на Черноморском флоте на катерах-охотниках. Участник обороны Кавказа, освобождения Крыма, побережья Украины, освобождения Румынии и Болгарии.

С 1945 г. – в латвийском Морском пароходстве, в должности Начальника судовых радиостанций. Участник знаменитых перегонов судов после дележа трофейного флота. В пароходстве более 40 лет. Сейчас живёт на берегу Балтийского моря. Имеет свой флот – вёсельную шлюпку. С морем на “ты”. Если позволяет погода, вместе с супругой выходит в Рижский залив ставить сети.

Каботажный пароход “ИЛГА"

Предыстория

Шёл 1947 год. После того как в Нью-Йорке сбежал капитан Латвийского пароходства со странной фамилией Зайчик, на Морском флоте началась грандиозная чистка. Масса моряков лишилась визы. В связи с этим в пароходстве появился штрафной пароход с названием “Илга”, куда “ссылали” всех лишенцев. Он ходил в каботаже, то есть, между портами Советского Союза, без права захода в иностранные порты. Это был старый, построенный ещё в начале века, паровой английский рыболовный траулер. На него и попадали моряки, для которых был закрыт “семафор” (виза). Визу закрывал (и открывал) водный отдел КГБ[3]. Закрывал, как правило, за аморальные проступки, кому-то за “ненадёжное” происхождение, кому-то просто из перестраховки. “Илга” возила из Риги в Вентспилс и Лиепаю водку и пиво, на радость не только алкашам, но и обычным людям. В этих городах тогда заводов по производству алкогольной продукции не было. Судно брало на борт 150 тонн этого деликатного груза. Водку грузили в ящиках в трюм, а пиво с завода “Алдарис” в бочках – на кормовую палубу.

Инспектор Маринин

Мы стояли в экспортной гавани. До отхода оставалось часа четыре. Погрузка шла к концу. Философ[4] стоял на палубе и размышлял о том, куда мог подеваться пойманный вчера вечером угорь. Он отлично помнил, что его выпотрошил и оставил на столе радиорубки в миске. Однако тщательные поиски, проведенные утром, результата не дали.

Подняв глаза и оторвав свой взор от воды, Философ увидел, как с причала по трапу взбирается на борт инспектор министерства связи Маринин, собственной персоной. Подошло обеденное время и, как всегда, ему захотелось вкусно поесть на каком-нибудь судне загранплавания, да ещё, по возможности, взять что-нибудь с собой натурой. Но произошёл, как говорят на флоте, – “облом”, пароход стоявший по носу “Илги”, полчаса назад перешвартовали в дальний район порта. Обедать же на “Илге” мог только ненормальный, так как баланду, приготовленную на жалкие продуктовые нормы каботажных судов, можно было увидеть разве что в какой-нибудь тошниловке на базаре. Поэтому инспектор был явно не в духе.

– Здравия желаю! – подойдя к нему, поздоровался Философ.

– Буду инспектировать, – ответил на это инспектор. И они пошли к радиорубке. Философ открыл дверь, и тут же, истошно лая, выскочил и набросился на Маринина судовой пёс по кличке Шпигат[5]. Наверное, его смутила шляпа, потому что ничего подобного моряки не носили. Философ оттащил Шпигата, и перед ними открылась картина: вся палуба была усеяна обглоданными костями, кругом несусветный бардак, а через пару секунд из-под дивана вылез живший там кролик по имени Жорик. Общую картину завершал лежащий поперёк вахтенного