Эгор и клоун оперативно экипировались в смешные рэйверскиерозовые очки, Тик-Так заткнул уши берушами, а Эмобой надел плеер, и они важно,как космонавты, подошли к обшарпанной розовой двери. Эгор отпер щеколду и вошелпервым, за ним — клоун. Как только они открыли дверь, их чуть не сбил с ногвихреобразный поток, который проскочил мимо них и устремился в Эмомир. Дверьзахлопнулась, и, щурясь от яркого света, который слепил, несмотря на очки, Эгорподумал: «Как же мы выйдем обратно, если они закрыли щеколду?» Но мысль сразуже потерялась. Оглядевшись, Эгор понял, что находится в больничном коридоре ипрямо сквозь него проезжает каталка с больным, которую толкает симпатичнаясанитарка в коротком белом халате. «Я дома, — подумал Эгор, когда девушкауверенно прошла сквозь него и тупо улыбающегося клоуна. — Я в больнице, я наверном пути. Наверное, я все-таки в коме, лежу в реанимации, и врачи борются замою жизнь. А может, я после операции, отхожу от наркоза и постепенно прощаюсьсо своими галлюцинациями. Сначала с Эмомиром, Котом и Манией, а теперь надопопрощаться и с клоуном, открыть глаза и проснуться». Увлеченный этойзамечательной идеей, Эгор не заметил, как заплакал, и ощутил это лишь тогда,когда перестал что-либо видеть в мокрых запотевших очках. Он помахал клоуну,прощаясь, и снял очки. Тик-Так в ужасе всплеснул руками и посмотрел на него какна идиота. Эгор не проснулся, зато глаз мгновенно резануло больничным тихимужасом, чужой физической болью и немощью, несбывшимися надеждами и ожиданиемсмерти. В ушах голосил «Finch». Эгор стоял в коридоре отделения нейрохирургиирядом с операционной, он даже не заметил, как надел очки обратно. Но поздно,ему стало плохо. Он понял, что теряет сознание. Фантомное сердце ухнуло ипровалилось куда-то в желудок, голова опустела, колени подкосились, и светисчез.

Эгор открыл глаз и увидел красный блин. «Солнце», — подумалон. Солнце отплыло и опять оказалось довольной мордой его санчопансы. Ююунчто-то говорил, но Эгор ничего не слышал, потому что в ушах играло: «I am notО. К.» Эгор снял наушники.

— Что случилось? Как долго я провалялся в отрубе?

— Все в порядке, шеф. Минуту, не больше. Советую все жезаткнуть уши берушами, тогда меня ты будешь слышать, а остальной мир — нет. Ябуду стараться орать тебе прямо в уши.

Что ж, Эгор так и сделал и огляделся. В чувстве юмора егоспутнику отказать было нельзя, он перенес его из больницы в гораздо болеевеселое место. Эгор сидел на кладбище, привалившись спиной к чьему-тонадгробию. Вокруг Эмобоя высилась трава, видимо, эту могилу давно никто ненавещал. Клоун сидел на лавочке рядом и как-то слишком нежно смотрел на негосвоими маленькими глазками.

— Что? — спросил Эгор. — Зачем мы здесь? Кто-то умер?

Клоун кивнул. — Кити? — ужаснулся Эгор.

Клоун помотал головой и показал толстой сарделькой пальца нанего.

— А, ну да, — вспомнил юноша. — И что мы здесь делаем?

— Прощаемся с тобой, — прочитал Эгор по толстым, ярконакрашенным красным губам клоуна.

Эмобой почувствовал спиной холод могильного камня, поднялсяна ватные ноги и посмотрел в направлении, указанном клоуном. Его глазуоткрылась печальная картина. Четверо кладбищенских рабочих с помятымивсепонимающе-испуганными интеллигентными лицами аккуратно укладывали всвежевырытую могилу гроб. А рядом с ними, в упор глядя на него, стояла ничегоне видящая от горя, рыдающая мама, которую поддерживал за плечи удивительнонебритый отец. «Никогда его таким небритым не видел», — подумал Эгор и понял,как он их любит и как им больно. Понял, что с момента, как он очнулся вЭмомире, он гнал от себя мысли о родителях, прятался от них. Но сейчаспрятаться было некуда, он прочувствовал эту боль сполна. В горле спазмом всталком, слезы клокотали внутри, но заплакать он не мог, черная дыра сердцаразорвалась на клочки, и каждый из них болел, как целое сердце. Ему было нежалко себя — Егора, хорошего, веселого парня, который больше не выпьет пива сдрузьями и не поцелует ни одну девчонку, не покатается на папиной «Аудине».Нет! Ему было жаль маму, папу и скрючившуюся за их спинами и не поднимавшуюседой головы свою еще нестарую бабушку. Ему было жаль своих школьных иинститутских друзей, которых он никогда не видел такими грустными ирастерянными, этих балбесов и раздолбаев, с которыми он тусил каких-то три дняназад. Ему так захотелось подойти к ним, обнять, попытаться утешить,чего-нибудь ляпнуть типа: «Да, вот он я. Немного похудел и загорел, но это —я». Сказать им, как он всех их любит. Почему он никогда не говорил им этого?Эгор, раздираемый чувствами, на прямых трясущихся ногах направился квнушительной толпе тех, кто пришел с ним попрощаться. Здесь стояли и егомногочисленные родственники — насупленные дядья и зареванные тетки сплемянниками, и дворовые друзья, и товарищи-пловцы, и хмурые одноклассники сревущими одноклассницами и однокурсницами. Пришла даже группка эмо, стоявшихчуть позади. Клоун, шедший за Эгором по пятам, их сразу заприметил и сталтыкать пальцем:

— Гляди, Эгор, твои новые родственнички пришли попозировать.У тебя, вернее, у Егора Трушина теперь культовый статус среди плакс. Погиб вбою, геройски сражаясь с антиэмо.

— Заткнись ты! — процедил сквозь зубы Эгор, пытаясь найти втолпе Кити. — Мне и так больно, очень больно.

— Подумаешь, какой нежный. Похороны хорошие, пышные, вонсколько народу. Я прямо завидую тебе, Эгор. Ты герой двух миров. Да еще и насобственных похоронах побывал. Это ж мечта! Позырить, кто пришел, послушать,кто чего сказал. А кто не пришел, того в блокнотик на заметку, мы его потом восне навестим…

Эгор не слушал клоуна, он искал Кити, обшаривая взглядомряды стоявших вокруг людей. Ни среди друзей, ни среди эмо он Кити не обнаружил.Вот Риту он сразу увидел — в сапогах на высоченных каблуках и в черном плаще скапюшоном. Она возвышалась над толпой, само воплощение скорби. Эгор никогда неподумал бы, что Рита способна на такое. Готка просто рыдала в голос, размазываяслезы с черной тушью по лицу. Ее постоянный сарказм, скупые эмоции… Неужели заэтой маской прятался искренне любящий человек? Эгор был потрясен метаморфозойРиты, но еще больше его потрясло отсутствие Кити.

— Где она, где? — Он схватил клоуна за жилет. — Почему онане пришла?

— Да не знаю я!

— А вдруг ее тоже убили? Последнее, что я помню, это как онабежала ко мне, размахивая сумкой.

— Нет, она жива. Жива.