«Либо,— закончил яуже мысленно,— кто-то знает или подозревает, что послание заговорщицы уменя, ивызвал стрекот, чтобы замести следы обыска, который устроил вмоих покоях».

Впервые мне вголову пришла мысль, что, может быть, инестоило брать тот моток цветной веревки. Отдал быего Хеймесу, ипусть быглава клана ломал голову над тем, что это такое икак оно расшифровывается…

Что вообще заставило меня эту вещь взять?

Янахмурился, вспоминая.

Обычное любопытство?

Нет, определенно неоно. Чужие дела меня, если честно, неособо интересовали.

Может, какие-то предчувствия, которые ятолком неосознавал, нокоторые руководили моими действиями?

Хм-м, тоже нет. Как янипытался ощутить хоть что-то, впамяти было пусто— неслучилось тогда никаких вспышек интуиции, никаких таинственных ощущений.

Словно быдля меня было нормальным найти испрятать отчужих глаз то, что могло когда-нибудь пригодиться.

Ябыл впрошлом преступником? Грабителем? Вором?

Нозолото идрагоценности оставляли меня равнодушным. Имение Дасан, несмотря нанекоторую разруху, было битком набито ценными вещами, даиказну клана никто неохранял, однако желания набить карманы уменя тогда невозникло.

Может, ябыл… ищейкой?

Так, кажется, называли людей, расследующих преступления. Вещь заговорщицы показалась мне ключом краскрытию тайны, иименно поэтому яееухватил? Этакий привет изпрошлого? Прошлого, которое янепомнил, нокоторое досих пор вмешивалось вмои поступки?

—Прошу прощения, дан,— раздалось заспиной.

Яморгнул, осознав, что засвоими размышлениями успел подойти краскрытому окну итеперь невидящим взглядом смотрю вдаль. Моргнул, обернулся— неподалеку стоял слуга. Этот был более высокого ранга— яуже научился определять это покрою одежды— ивладел собой куда лучше, чем обычные слуги. Его обращение было безукоризненным, голос— вежливым, взгляд— идеально спокойным. Тем неменее ябыл практически уверен, что комне онотносится ничуть нелучше, чем те, кто смотрел соткрытой неприязнью. Интересно, как яэто понял?

Яприсмотрелся кслуге еще раз, внимательней, иосознал— причина заключалась вего жестах, воборванных движениях, внапряжении, скоторым ондержал себя. Лицо онконтролировал прекрасно, авот тело— нет.

Хм, аведь японимал язык тела без всяких сознательных усилий ипрежде, просто незадумывался обэтом…

—Данные покои временно непригодны для жилья,— продолжил слуга.— Вам придется перейти вдругие.

Идея была здравой. Яогляделся, выискивая свой походный мешок— единственное, что мне тут принадлежало— изамер. Кто-то— ияподозревал, что это были вовсе нестрекоты— развязал шнуры горловины ивысыпал все напол. Слуги, выносившие поломанную мебель, просто переступали через свитки, оружие ипрочее содержимое. Никто изних непопытался вернуть вещи наместо или хотя бысложить вкучу— еще одно доказательство ихизменившегося комне отношения. Ладно хоть нетоптались повещам. Древние свитки, кстати, все оказались целыми, хотя стрекоты обожали грызть как бумагу, так ипергамент. Тут явно действовала защитная магия.

После того, как ямногозначительно указал наразбросанные вещи ислугам все жепришлось все собрать исложить, мынаправились вновые покои.

Мда, идея временно поменять место проживания казалась здравой только дотого, как яувидел, куда именно меня решили переселить.

—Нет,— яеще раз оглядел бедно обставленную комнату спотрескавшейся краской настенах, расположенную прямо над кухнями— совсеми сопутствующими звуками изапахами— даеще илишенную собственной ванной. Похоже, обитателю этого места полагалось мыться вместе сослугами вобщих купальнях.— Категорически нет.

—Это лишь временно, дан,— голос слуги звучал все также безукоризненно вежливо, ноябыл готов поклясться, что уловил мелькнувшее вего взгляде злорадство.

Так, хватит сменя косых взглядов имолчаливой враждебности!

Яшагнул кдвери, закрыл ееизадвинул засов, таким образом заперев слугу вместе ссобой.

—Что выделаете, дан?— все тажеидеальная маска, нодвижения выдали нервозность.

—Я— собираюсь слушать. Ты— говорить. Адверь язакрыл, чтобы нам немешали,— яулыбнулся той самой улыбкой, которая названом обеде едва незаставила моего соседа сбежать, забыв охороших манерах. Наслугу улыбка тоже подействовала— маска невозмутимости пошла трещинами.

—Очем говорить, дан?

—Отом, почему иты, иостальные слуги вдруг начали относиться комне стакой враждебностью?

—Мне нечего вам сказать, дан. Уверен, вам показалось. Икомната, конечно, несамая лучшая, нокак временное пристанище…

—Бить чужих слуг считается дурным тоном,— сказал язадумчиво инамгновение задался вопросом, откуда яэто знаю. Впрочем, неважно. Наверное, оттуда же, откуда мне были известны все остальные правила этикета.— Нонеобязательно бить, чтобы причинить боль. Достаточно надавить нанекоторые точки нателе человека иболь будет как ототкрытых переломов.

Так, аоткуда язнал про эти точки?

Вот ведь… Что жезапрошлое такое уменя было? Может ивпрямь ябыл ищейкой, допрашивал преступников? Аони народ упрямый, неразговорчивый, так что мне приходилось помогать имспроцессом общения?

Нослуга, наконец, прекратил притворяться иуставился наменя соткрытой неприязнью, которую, пожалуй, даже можно было назвать ненавистью.

—Неудивительно, что вам это известно, дан,— сказал он, будто выплюнул, амой титул изего уст ивовсе прозвучал как грязное ругательство.

—Почему неудивительно?— спросил я, когда онопять замолчал.

—Потому что такие, как вы, любят мучить людей.

—Такие как я?— похоже, сегодня ябыл просто обречен повторять чужие фразы ввиде наводящих вопросов.

—Такие, которые пользуются беззащитностью хорошеньких девушек!

Яморгнул. Вот тераз!

—Каких еще девушек?!!

Слуга навопрос неответил, лишь продолжил молча сверлить меня ненавидящим взглядом.

—Так, давай еще раз,— сказал я, пытаясь сохранить спокойствие.— Что именно ясделал, кому икогда?

—Атовынепомните!

—Раз спрашиваю, то, естественно, непомню!

Опять молчание. Дачто жэто такое! Каждую фразу приходится вытягивать, будто клещами.

—Кто именно ивчем меня обвиняет?— потребовал япосле очередной паузы, когда стало понятно, что слуга инициативу проявлять небудет.

—Янесобираюсь выдавать…

—Если ядействительно виноват,— перебил яего,— вчем бытам меня ниобвиняли, то, как преступник, яуже прекрасно знаю, кто жертва. Нетак ли? Аесли меня обвинили ложно, тосвоим молчанием тыпокрываешь клеветника.

Слуга моргнул. Приоткрыл рот— что-то возразить— изакрыл. Наего лице отразилось сомнение, которое, однако, быстро исчезло.