«Ты выглядишь...»

«Знаю».

Они снова вернулись к старой привычке разговаривать мысленно— Джек открывал сестре каждую свою мысль, каждое воспоминание.

Взгляд Джека застыл. Мими видела сейчас то же, что видел он,и знала, что он вспоминает первую их ночь. Она видела безоблачное венецианскоенебо, чувствовала, как легко и быстро шагают они по мосту. Она видела себя егоглазами, на вечность моложе — какими юными они были тогда! — на заре мира, довойн и тьмы.

«Где ты взяла... это то же самое?»

«Увы, то платье утонуло в Тибре... Шелк не хранится тысячулет, милый. Это новое платье, для заключения новых уз».

— Но еще не сейчас, — вырвалось у Джека.

Общее видение оборвалось, и Мими, к раздражению своему,оказалась вырвана из очень приятного воспоминания.

— Нет, еще не сейчас, — согласилась Мими.

Они не смогут заключить новые узы до тех пор, пока им неисполнится двадцать один год. Согласно законам вампиров, узы — священный браквампиров — были бессмертным обетом, но церемонию запрещалось проводить донаступления совершеннолетия. Они должны были возобновлять свои узы в каждомжизненном цикле — но на этот раз впервые родились двойняшками в одной семье,что с точки зрения докучливых человеческих законов все усложняло. Ну да не важно.

Они — двойняшки-вампиры, а в их народе это означает совсемдругое. Это означает, что их души соединились на небесах, когда они поклялисьдруг другу в любви.

Узы нельзя было преосуществить, пока они оба не овладелиполностью своими воспоминаниями и силами. Вампиры-двойняшки иногда искали другдруга на протяжении циклов, и связанным узами парам нужно было быть достаточновзрослыми, чтобы суметь распознать вновь возродившегося супруга в новойфизической оболочке.

Мими знала, что за всю историю вампиров лишь одна параразорвала узы. В нынешнем цикле Габриэлла под именем Аллегры ван Ален отверглаМихаила, Чарльза ван Алена. Она обвенчалась — обвенчалась! — в церкви, в святомубежище, и поклялась в верности человеку! Своему фамильяру! И гляньте только,что из этого вышло!.. Габриэлла навеки впала в кому, зависнув между жизнью ине-смертью. Обрекла себя на вечное молчание.

— Но зачем ждать? — спросила Мими. — Я знала, кто ты, с техсамых пор, как научилась видеть. И ты теперь знаешь, кто я.

Мими говорила о той ночи в кабинете отца, когда воспоминанияДжека наконец-то прорвали запруду и он увидел то, что все это время было прямоперед ним. Узрел, что они двое — одно целое. Что она — его. Навеки.

— Я люблю тебя, ты же знаешь, — произнесла Мими. — Ты сводишьменя с ума, но, видит бог, Джек, я тебя люблю.

Джек склонил голову и уткнулся лицом в волосы Мими. От нихпахло жимолостью и жасмином, и он глубоко вдохнул этот запах.

— Я тоже тебя люблю, — отозвался он.

— О господи! — ахнула Тринити.

Мими и Джек медленно разомкнули объятия и посмотрели намать, стоящую в дверном проеме.

— Мими, тебе всего шестнадцать! И это платье не дляшестнадцатилетней девушки! — возмутилась Тринити.

Голос ее дрожал.

— «Мама», ты, часом, не забыла, что я на столетия старшетебя? — фыркнула Мими.

Она вступила в возраст воспоминаний, память возвращалась кней, и она больше не желала разыгрывать из себя Красную кровь с их типичнымисемейными отношениями между поколениями.

— Чарльз! — позвала Тринити. — Призови своих детей кпорядку!

— Мими, ты выглядишь великолепно, — произнес Чарльз,поцеловав дочь в лоб. — Пойдемте.

Тринити нахмурилась.

— Пойдем, дорогая, время танцевать, — успокаивающе произнесЧарльз.

Он взял жену под руку и вывел из комнаты.

— Пойдем? — спросил Джек, протягивая руку.

— Пойдем, — улыбнулась Мими.

И двойняшки Форс рука об руку отправились на празднествогода.

В нескольких кварталах от них, в другом пентхаусе, втрехэтажном жилище Ллевеллинов, прозванном «Пентхаус des Reves» («Пентхаусгрез») за его устрашающую, почти сюрреалистическую экстравагантность, ФорсайтЛлевеллин стоял перед потайным сейфом, спрятанным за шкафом для обуви. Онбыстро повернул ручку сейфа два раза влево, потом три раза вправо — каждыйповорот сопровождался щелчками — и отступил назад, когда стальная дверьтолщиной в пять дюймов отворилась.

— Па-а-а, ну скоро? — воззвала стоявшая за ним Блисс. — Мы сДжейми встречаемся в вестибюле в восемь.

Девушка держала на руках Мисс Элли, ее чи-хуа-хуа. Мисс Эллибыла собакой-фамильяром Блисс, названной в честь ее любимого персонажа — из«Далласа», конечно же.

Мими, как и обещала, помогла Блисс добыть в кавалеры ДжеймиКипа. Но это был сугубо дружеский союз. Джейми ни капли не интересовался Блисс,равно как и она им. На самом деле именно Джейми предложил встретиться ввестибюле «Сент-Региса», поскольку они оба должны были прибыть вместе ссемьями. Блисс подозревала, что Джейми согласился быть ее кавалером ради тогочтобы избавиться от Мими. Та умела быть исключительно напористой, когда ей тогохотелось.

Блисс скрестила руки на груди и оглядела огромнуюгардеробную мачехи. Во время ритуальной экскурсии по пентхаусу эта гардеробнаянеизменно производила огромное впечатление на гостей. Этот, с позволениясказать, «шкаф» занимал площадь в две тысячи квадратных футов. В нем имеласькупальня, сделанная на древнеримский манер, облицованная белым итальянскимизвестняком и оборудованная со всех сторон вращающимися душевыми головками, такчто можно было купаться в центре фонтана. Здесь был бесконечный коридор, полныйзеркал, что маскировали череду шкафов; в шкафах этих размещались пять тысячнаименований одежды работы известных дизайнеров. Личный ассистент Боби Энн велих реестр. К сожалению, большая их часть, по мнению Блисс, была вульгарной ибезвкусной. Еще не появилось на свет такое пончо леопардовой расцветки сотделкой «марабу», которое не понравилось бы Боби Энн.

Сейчас Боби Энн была поглощена собственным туалетом, и Блиссслышен был несущийся из комнаты для одевания скрипучий смех мачехи,переговаривающейся с двумя своими стилистами.

Блисс взглянула на себя в череду зеркал. Она все-таки решиланадеть то диоровское платье. Отец с мачехой прямо ахнули, увидев ее.

— Дорогая, какая же ты красавица! — прошептала Боби Энн изаключила падчерицу в объятия; руки ее сделались жилистыми от избытка занятийпилатесом.

Это было все равно что обниматься со скелетом.

Боби Энн всегда превозносила красоту Блисс до небес ипоносила простенькую внешность своей родной дочери. Джордан, которойисполнилось всего одиннадцать и которая была еще слишком мала, чтобы ехать набал, подсматривала за одевающейся сестрой и потом вынесла свое суждение,заявив, что у той вид как у потаскухи.