Но хотя Джек уяснил истинное положение дел в семье, вопросыу него остались. Что скрывает Комитет? Действительно ли Серебряная кровьвернулась? Отец вел себя так, словно ситуация полностью разрешилась, посколькунесколько месяцев назад убийства внезапно прекратились.

Чарльз вздохнул.

— Я просто сказал ей, что поездка в Венецию ничего не даст.Она вбила себе в голову, что ее дедушка каким-то образом ответит на все еедурацкие вопросы. Но этого не будет. Я очень хорошо знаю Лоуренса. Он будетдержаться в стороне, как держался всегда. Ее путешествие бесполезно.

Джек так и полагал. Он догадывался, что отец не любитЛоуренса ван Алена, и всплывающие в памяти юноши воспоминания подтверждали это.

— Еще вопросы есть? — спросил Чарльз.

Джек уставился на свои лакированные туфли, приобретенныеспециально для сегодняшнего бала. В блестящих носках виднелось его отражение.

— Нет, отец.

Юноша покачал головой. Как он мог усомниться в отце? ЧарльзФорс был Михаилом, Чистым Сердцем, Регисом. Вампиром не по греху, а по выбору,непогрешимым.

— Хорошо, — произнес Чарльз, стряхнув с черного фрака Джекапушинку и поставив сына прямо. — Сегодня бал Четырех сотен. На нем ты будешьофициально представлен нашему народу. Я горжусь тобой.

Он окликнул жену:

— Тринити, дорогая! Ты готова?

Джек увидел свою мать. Тринити Барден Форс вышла изгардеробной и ласково взглянула на мужа. На ней было темно-красное бальноеплатье из шелкового шармеза, с вырезом в форме сердечка и с открытой спиной. Имс супругом предстояло открывать бал. Но Джек знал от отца, что в прошломТринити не удостаивалась этой чести. На самом деле всего лишь последниешестнадцать лет Аллегра ван Ален не стояла рядом с братом. Лишь последние шестнадцатьлет Габриэлла не возглавляла Совет.

В соседнем номере люкс Мими Форс, закутанная в роскошныйтурецкий купальный халат, сидела на стуле с позолоченной спинкой, а вокругтолпились стилисты и маникюрщицы, ухаживая за каждым дюймом ее тела. Волосы еебыли зачесаны назад и собраны на затылке в элегантный пучок; один из помощниковдержал в руках профессиональный фен. Двое визажистов из числа самых известных вгороде наносили завершающие штрихи: один кисточкой подправлял помаду, второйкасался лица средством, имитирующим загар.

Все это время Мими прижимала плечом к уху мобильник и дулана ногти, накрашенные перламутровым «Сошиалите».

— О боже, тут просто сумасшедший дом — извини, тебя плохослышно. Во сколько, ты говоришь, вы подойдете? Мы в гостинице. Да, в пентхаусе.Одну минутку. Послушайте, у меня от вас уже в ушах звенит! — резко бросила Мимистилисту с эспаньолкой, сушившему ей волосы, и недобро взглянула на него. —Извини, Блисс, мне надо идти.

Она со щелчком захлопнула мобильник, и все, кто суетилсявокруг нее, застыли.

— Ну что, готово? — поинтересовалась Мими.

Стилист протянул ей зеркало.

— Взгляните.

— Фотографию! — потребовала Мими.

Один из помощников в черных рубашках щелкнул фотоаппаратом ипротянул девушке моментальный снимок.

Мими придирчиво изучила свое отражение и фотографию. Онаразглядывала себя, выискивая любые, даже мельчайшие недостатки. Волосы ее былипричесаны и уложены и теперь блестели, обрамляя лицо, подобно золотой короне.Кожа ее сияла; темные дымчатые тени подчеркивали зелень глаз, а губы цветомсоперничали с только что сорванной розой.

— Да, думаю, готово, — царственно произнесла Мими и взмахомруки отослала свою свиту, даже не потрудившись поблагодарить людей.

Мими считала, что оказывает им большую честь, позволяяработать с ней, а вовсе не наоборот.

Вскоре после этого в комнату вошла горничная, неся белуюкартонную коробку размером с детский гробик. Ее доставили в гостиницу впоследнюю минуту, и Мими, завидев коробку, захлопала в ладоши.

— Вот оно! — радостно произнесла горничная.

Именно на ее голову изливалось раздражение Мими по поводутого, что бал начинается через несколько часов, а ее платье все еще не прибыло.

— Вижу! Я не слепая! — огрызнулась Мими.

Она подбежала к коробке, положила ее на кровать истремительно разорвала коричневую оберточную бумагу.

Покинув ранее демонстрационный зал «Диора», Мими забраковалаи отвергла бесчисленное множество фасонов; дизайнеру пришлось изорвать не однудюжину набросков.

— Чего вы хотите? — бросил окончательно выведенный из себядизайнер. — Вы капризнее невесты!

Мими резко втянула воздух.

— Именно!

Она закрыла глаза — и увидела себя и Джека, стоящих рядом,во время их первого соединения узами. Ее тогдашнее платье было белым, оченьпростым — всего лишь кусок ткани, наподобие тоги, и они шли на церемонию поулицам Венеции босыми, рука об руку.

— Белое. Платье должно быть белым, — пробормотала она. —Белым, словно снег. Прозрачным, как слеза.

И вот оно было здесь, угнездившееся в глубинах упаковки.Платье ее мечты.

Оно было сшито из тончайшего белого шелкового атласа, и,когда Мими достала его, оно показалось ей на ощупь подобным шепоту, таким былонежным. Одновременно оно было строгим в своей простоте — в точности как итребовала Мими. Казалось, будто на вешалке нет ничего, кроме простого кускабелой ткани. На бедрах его опоясывала тяжелая серебряная цепь, а над тазовойкостью красовался неожиданный вырез в форме замочной скважины — единственнаяуступка современным веяниям, допущенная Мими.

Мими стряхнула с себя купальный халат и бросила его на пол.Она стояла посреди комнаты совершенно нагая и ожидала, пока горничная подниметплатье. Мими вошла в него, и ей показалось, будто легкая, тонкая, как паутинка,ткань облекла ее, словно туман, и обняла ее стройную фигуру.

— Уходи! — резко бросила она горничной.

Перепуганная служанка припустила прочь, по пути едва неспоткнувшись о халат.

Мими повязала пояс и оценила загорелую кожу, проглядывающуюсквозь вырез. Когда она встала перед светильником, ее темный силуэт отчетливопроступил на фоне ткани — каждый изгиб, каждый штрих от шеи до груди, от талиидо бедер и до ее длинных ног. Она была одновременно прикрыта и выставленанапоказ, одета и раздета, укрыта и обнажена.

И никакого нижнего белья.

Это было эффектно.

— Ух ты!

Мими улыбнулась. Теперь уже скоро. Она повернулась иоказалась лицом к лицу с братом.

Джек стоял в дверном проеме, держась за ручку двери. Чарльзпослал его за сестрой. Светлые волосы цвета платины были зачесаны назад, открываялоб; юноша ласково смотрел на нее.