Эта маска полностью закрывала лицо, не считая отверстий дляглаз; она была сделана из лучшего фарфора и украшена золотым и серебрянымбисером.

— Смотри-ка, — позвала Шайлер Оливера и взяла маску в руки.

— На кой тебе эта безвкусная штуковина? — удивился юноша.

— Не знаю. У меня нет ничего на память о Венеции. Возьму-кая ее.

Перелет до Рима оказался тряским, а полет до Нью-Йорка — ещехуже. Турбулентность была такая, что Шайлер казалось, что она скоро свихнется —так у нее стучали зубы всякий раз, как самолет подбрасывало. Но стоило ейглянуть в иллюминатор и увидеть панораму Нью-Йорка, как ее затопила любовь кэтому городу, смешанная с печалью, ведь теперь здесь ее никто не ждал, несчитая двух верных слуг, ставших ныне, согласно завещанию Корделии, еезаконными опекунами. Ну, но крайней мере, ее ждала Бьюти, ее гончая бладхаунд,настоящий друг и защитник. Бьюти была еще одной составляющей преображения,часть души Корделии, переместившейся в материальный мир, дабы защищать Шайлердо той поры, пока она полностью не овладеет своими силами. Девушка скучала поБьюти.

Уставшие после перелета, друзья пробились через толпу, чтобызабрать свой багаж. Путешествие длилось почти пятнадцать часов, и они выгляделиизможденными, а к тому моменту, как добрались до Нью-Йорка, на город ужеопустились сумерки. Когда они вышли из здания аэропорта, оказалось, что фонариприпорошены снегом. Начался декабрь, и наконец-то наступила зима.

Оливер отыскал у тротуара машину их семьи со скучающимшофером и провел девушку к большому черному «мерседесу майбаху». Они устроилисьна удобных кожаных сиденьях, и Шайлер возблагодарила всех богов за то, что онипослали ей Оливера. Состояние его семьи, полностью сохранившееся, в нынешнеевремя оказалось более чем кстати.

По дороге к городу друзья сидели молча, погрузившись каждыйв свои мысли. В кои-то веки машин на автостраде было мало, и они добрались доМанхэттена всего за полчаса. Автомобиль проехал через мост Джорджа Вашингтона ивыехал на Сто двадцать пятую улицу, направляясь к Риверсайду, к особняку ванАленов, расположенному на углу Сто первой улицы и Риверсайда.

— Все, я доехала, — сказала Шайлер. — Еще раз спасибо тебеза все, Олли. Жалко, что с дедушкой ничего не вышло.

— Да не за что. «Защищать и служить» — вот мой девиз.

Оливер потянулся чмокнуть ее в щеку, как всегда, но впоследнее мгновение Шайлер повернулась, и они столкнулись носами.

Девушка ойкнула.

Оливер смутился, и вместо обычного поцелуя они неловкообнялись.

Да что это с ней такое? Оливер — ее лучший друг. Что онасебя ведет так по-идиотски? Шайлер уже собралась открыть дверцу машины, какОливер кашлянул. Девушка обернулась.

— Ты что-то хотел сказать?

— Э-э... Ну... ты собираешься на сегодняшнее мероприятие? —поинтересовался Оливер, почесывая подбородок.

Шайлер удивленно взглянула на него.

— Какое еще мероприятие?

— Ну, на бал Четырех сотен, — пояснил Оливер, закатываяглаза и изображая в воздухе кавычки. — Большую вечеринку кровопийц.

— Ах, да!

Шайлер чуть не позабыла про бал. А ведь ей положено тамприсутствовать как члену Комитета. Но она еще слишком молода для официальногопредставления на балу, в отличие от Мими и Джека Форс. Джек Форс... Девушканесколько недель подавляла свои чувства к нему, но при мысли о бале Четырехсотен перед ее внутренним взором снова возник образ Джека. Высокий, до боликрасивый, с солнцем, играющим на золотых волосах и коже, со смехом впроницательных зеленых глазах, с безукоризненными, ослепительно белыми зубами.

Джек первым заподозрил, что за смертью Эгги Карондолекроется нечто такое, во что Комитет не желает верить. Именно он решил выяснитьправду. Шайлер отыскала его после того, как на нее капали, а потом, после тогокак он ее утешил, они поцеловались. При воспоминании об этом поцелуе у нее досих пор горели губы. Стоило Шайлер закрыть глаза, и она снова чувствовала запахДжека, свежий и чистый, словно свежевыстиранное белье, с легкой хвойной ноткойот лосьона после бритья.

Джек Форс...

Тот самый, что отвернулся от нее после того, как она поошибке обвинила его отца в принадлежности к Серебряной крови.

Интересно, есть ли у Джека спутница для этого бала, и еслиесть, то кто она? При мысли о другой девушке в его объятиях Шайлер ощутила уколревности.

— Хочешь пойти со мной?

Она и не думала ни о платье, ни о кавалере, пока Оливер ейне напомнил.

Оливер покраснел, и вид у него сделался уязвленным.

— Э-э... туда допускают только вампиров. Правило такое. Ифамильярам, и проводникам вход закрыт.

— Ой. Извини, я не знала, — сказала Шайлер. — Может, я тудаи не пойду.

Оливер посмотрел в окно, на снег, покрывающий крыши итротуары белым хрустальным одеялом.

— Ты должна идти, — тихо произнес он, — Корделия хотела бы,чтобы ты пошла.

Шайлер понимала, что он прав. Она оставалась ван Ален изНью-Йорка. Представительницей семейства.

— Ладно, я пойду. Но уйду пораньше. Может, мы еще встретимсясегодня?

Оливер улыбнулся с легкой завистью.

— Обязательно.

Форсы заказали в «Сент-Регисе» четырехместный президентскийлюкс. Почти все номера гостиницы были заняты семействами Голубой крови. Таковабыла традиция, позволявшая спуститься в бальный зал на лифте и не мять бальныеплатья дам.

Чарльз Форс застегнул вторую запонку. Это был высокийгорделивый мужчина; его красивую голову венчала копна седых волос. На нем былбелый фрак с белым галстуком и белые перчатки. Фрак был отлично скроен всоответствии с традиционным фасоном, с двубортной застежкой у пиджака ибархатными лампасами на брюках. Чарльз стоял в гостиной, скрестив руки нагруди, и ждал, пока женщины его семейства закончат наряжаться.

Его сын Джек, одетый так же, как отец, выглядел во фракещегольски. Правда, Джек предпочел традиционному воротнику-стойке соскругленными кончиками воротничок с острыми углами.

Джек весь день был непривычно тихим. Но вот сейчас онвнезапно спустил ноги с дивана и, встав, взглянул отцу в глаза.

— Что ты сказал Шайлер, когда она уезжала?

— Все еще переживаешь за эту девчонку? — поинтересовалсяЧарльз. — А я предполагал, что после того, как она назвала меня мерзостью, тыпотерял к ней интерес.

Джек пожал плечами.

— Я не переживаю, отец. Мне просто любопытно.

Во время ожесточенных споров, которыми сопровождалисьисчезновение Дилана и кончина Корделии, отец посвятил сына в тайнупроисхождения Шайлер. Тем вечером Джек также узнал правду о подлинном характереих взаимоотношений с сестрой. Мими, к добру или худу, была его половинкой, еголучшим другом и злейшим врагом, его двойняшкой — во многих отношениях.