Она так расстраивалась из-за него, что как-то днем подошла ближе, когда он снова стоял у поручня.

— Быть может, вам дать снотворное, достойный шейх? — предложила она. — Если считаете, что это поможет.

Он угрюмо уставился на нее.

— Почему ты решила, что мне нужно снотворное?

— Полагаю, мне об этом сказало ваше желание протереть дыры в палубе… — улыбнулась она. Лицо Мехмета стало еще более хмурым.

— Терпеть не могу это пойло…

— Есть травы, которые не вызывают таких кошмаров, как настойка опия.

— Не пытайся излечить меня, мой ангел.

Его сухой тон задел Марджану, и все же она не могла вот так просто уйти при виде страданий.

— Вы плохо переносите плавание?

Мехмет колебался так долго, что она уже отчаялась получить ответ. Но тут он покачал головой:

— Нет, но это путешествие воскрешает воспоминания о днях второй высадки…

Марджана думала, что он добавит что-то. Но Мехмет молчал.

— Что ж… — Она положила руку на его рукав и ощутила, как напряглись мышцы. — Если я смогу чем-то помочь, только попросите.

Его губы шевельнулись, словно он пытался удержать недостойный ответ.

— Все будет хорошо, — резко бросил шейх, отнимая руку.

Поняв, что он не желает продолжать разговор, Марджана поспешила уйти. И все же не могла забыть тоску этого взгляда. Какие мысли гнетут его?

…Взрыв… комья земли летят во все стороны… почти человеческий вопль издыхающей лошади… падение… удар о влажную землю… боль в груди… ранен?.. Нужно пошевелиться… оцепенение… попытки подняться… впереди Анвар разворачивает коня… больно… трудно стоять…

Анвар возвращается… спрыгивает с седла…

— Анвар… убирайся отсюда… спасайся…

— Ты спятил, если воображаешь, что я тебя оставлю…

Рука тянется к нему… резкий треск выстрела… его голова… лицо… кровь…

Анвар опускается на землю… Нет, Анвар, нет! Только не это…

«Мехмет, проснитесь! Это всего лишь дурной сон».

Ее нежный голос. Легкое прикосновение руки ко лбу…

Мехмет очнулся весь в поту. Опять этот кошмар… Видение, убивающее всякое желание жить…

Тяжело дыша, он огляделся, но кругом был мрак. И лишь ритмичное покачивание заставило вспомнить, где он. В каюте. Он плывет на Эгрипос. Мехмет снова лег, судорожно втягивая в себя воздух.

В последнее время кошмары посещали его еще чаще. И становились все страшнее, все больше походили на явь. Они лишали его сил, изматывали, почти убивали. Он всегда знал, чего ожидать, но ничего не мог поделать.

Мехмет закрыл глаза и представил лицо Марджаны. Его ангел-хранитель. Только она может успокоить его, согреть нежным голосом и добрыми руками. Ее глаза, мягкие, светящиеся и понимающие… Но даже она не сможет заставить его забыть вину.

Отбросив смятые одеяла, Мехмет свесил ноги на пол и сильно растер ладонями лицо. Он все еще ощущал острую боль, так отчетливо, словно все было вчера, а не пять лет назад. Тот миг, когда ближайший друг вернулся, чтобы спасти Мехмета, и был убит. Аллах всесильный… Его по-прежнему трясет при этом воспоминании.

Мехмет прерывисто вздохнул, упрекая себя в том, что не может лучше держать себя в руках. Нет, он не хотел забывать о потерях. Он хотел только небольшой передышки, всего-навсего ненадолго отдохнуть от боли.

Днем он знал, как забыться. Находясь на суше, он часами скакал по лугам и полям, доводя себя до изнеможения в надежде, что сможет уснуть. Но сейчас у него не было лошади, а проклятое путешествие длится целую вечность. Поднявшись с койки, Мехмет прошел к рундуку, на который вечером сбросил одежду. Ему не нужен свет, чтобы найти нож. Порывшись в карманах куртки, он нашел кожаные ножны, защищавшие узкое лезвие, вставленное в резную деревянную рукоятку.

Нож Анвара. Анвар часто коротал бесконечные часы между сражениями, вырезая из дерева грубые фигурки людей, солдат, коней. Не столь изящные, как те игрушки, которыми они играли в детстве, но почему-то совсем живые. Анвар никогда не расставался с ножом, даже в тот последний, ужасный день. И Мехмет сохранил этот нож, чтобы никогда не забывать принесенную другом жертву.

За последние годы он приобрел странную привычку, помогавшую успокоить разгулявшиеся нервы, особенно когда одолевала бессонница. Ставил бочонок и метал нож — раз, другой, третий… Монотонные удары немного отвлекали его от мрачных мыслей.

Мехмет тихо оделся в темноте, вынул из ножен нож и пошел на верхнюю палубу, где так свободно дышалось.

Марджана очнулась от беспокойного сна, гадая, что могло ее разбудить. Тихий стук закрывшейся двери? Почти бесшумные шаги в коридоре? Она полежала, прислушиваясь к вою ветра в парусах, немного успокоенная обычным поскрипыванием и качкой. Острая боль, воскрешенная сном о Мехмете, все еще не утихла, и она никак не могла отделаться от беспокойного ощущения. Что-то неладно…

Встав с узкой койки, она на ощупь обулась, набросила плащ на ночную сорочку и выскользнула из каюты. Трап тонул во мраке, но в небе висел месяц, бросавший призрачный свет на каравеллу и выбеливший надувшиеся на ветру паруса.

Марджана остановилась, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полутьме, и услышала справа знакомый приглушенный стук. Повернувшись, она увидела на корме мужской силуэт. Она знала, кто там стоит. Именно к этим плечам она льнула во сне всего несколько минут назад. Именно это тело мечтала еще раз согреть своей страстью так, как год назад…

Услышав очередной глухой удар, она шагнула ближе, влекомая неумолимой силой. И остановилась в тени понаблюдать за Мехметом. Но тот неожиданно опустил руку и резко повернулся в ее сторону, должно быть, почувствовав чье-то присутствие.

— Мехмет, это Марджана, — прошептала она, в тусклом свете заметив, как сжались его пальцы на рукоятке ножа. — Я не хотела вас беспокоить. Просто подумала: вдруг что-то неладно. Я уже ухожу…

— Останься.

Она почувствовала его пристальный взгляд, вбирающий в себя все: ее более чем простой наряд, волосы, разметавшиеся по плечам, — и услышала его глубокий вздох.

— Ты для меня лучшее лекарство.

Марджана замялась, глядя на нож. Мехмет вымученно улыбнулся:

— Поверь, я не опасен.

Девушка усмехнулась — она считала его более чем опасным. Во всяком случае, не стоит оставаться с ним наедине, особенно ночью. Судя по его виду, он не нуждается ни в чьем обществе: лицо обросло темной щетиной, волосы всклокочены. И все же он просил ее остаться. И даже вежливо показал на бочонок, служивший мишенью: