таких наслаждений порой нужна передышка,

        Ищет живой красоты мой притупившийся взгляд.

Комедиантка! В тебе я узнал мальчуганов прообраз —

        Тех, что Беллини писал с крыльями, радуя взор,

Тех, что послал жениху Веронезе доставить бокалы

        К свадьбе, где гость пировал, воду считая вином.

37

Словно искусным резцом, изваяно стройное тело;

        Словно оно без костей, гнется, как в море

                                                                 моллюск.

Все в нем – суставы, все – сочлененья, все в нем

                                                                   прелестно,

        В меру оно сложено, гибко без меры оно.

Я изучил человека, и рыб, и зверей, и пернатых,

        Знаю рептилий – они чудо природы вполне,

Но удивляюсь тебе, Беттина, милое чудо:

        Ты – все вместе, и ты – ангел, помимо всего.

38

Ножки, дитя, к небесам поднимать не надо: Юпитер

        Смотрит, и зорок орел, и Ганимед разозлен.

39

Ножки тяни к небесам беззаботно! Мы поднимаем

        Руки в молитве; но ты все же безгрешней, чем мы.

40

Гнется шейка твоя. Удивляться тут нечему: часто

        Держит она всю тебя; малый твой вес ей тяжел.

Мне ничуть не претит наклоненная набок головка:

        Груз прекрасней вовек шейку ничью не сгибал.

41

Так неясных фигур произвольным сплетеньем

                                                            смущает

        В мрачности адской своей Брейгель мутнеющий

                                                                      взгляд.

Так, резцом воплотив Иоанна видения, Дюрер,

        Сливший сверчков и людей, здравый рассудок

                                                                       мутит.

Так поэт, что воспел сирен, кентавров и сфинксов,

        Слух удивленный пленял и любопытство будил.

Так нас тревожит сон, когда снится, что, взявшись

                                                                     за дело,

        Мы преуспели и вдруг все расплывется, как дым.

Так и Беттина, когда ей руки служат ногами,

        Нас смущает – и вновь радует, на ноги встав.

42

Что ж, с удовольствием я отойду за черту меловую:

        Просит так кротко меня, сделав «боттегу», дитя.

43

«Ах, да что же он делает с нею! Господи боже!

        Так только свертки белья носят к фонтану стирать!

Право, она упадет! Нет мочи! Идем же! Как мило!

        Глянь, как стоит! Как легко! Все улыбаясь, шутя!»

Ты, старушка, права, восхищаясь моею Беттиной:

        Краше от этого мне кажешься ты и сама.

44

Что бы ни делала ты, все нравится мне. Но охотней

        Я смотрю, как отец в воздух швыряет тебя.

Миг – ты летишь кувырком, и вот, как ни в чем

                                                               не бывало,

        Сделав смертельный виток, снова бежишь

                                                               по земле.

45

Бедности, горя, забот морщины расправились разом,

        Стали все лица светлей, будто счастливцы вокруг.

Нежно тебя по щеке корабельщик растроганный

                                                              треплет,

        Каждый хоть туго, но все ж свой открывает

                                                               кошель,

Венецианцы тебе подают, плащи приподнявши,

        Будто бы просишь у них ради Антония ты,

Ради Христовых ран, ради сердца Девы Марии,

        Ради огненных мук, душам грозящих в аду,

Весело всем, кто тебя окружает толпою, —

                                                      мальчишкам,

        Нищим, купцам, морякам: все они дети, как ты.

46

Да, ремесло поэта приятно, но очень накладно:

        Книжечка эта растет – тают цехины меж тем.

47

«Скоро ль конец? Иль совсем помешался ты

                                                            от безделья?

        Книга – девчонке одной? Тему найди поумней!»

Что ж, подождите: начну воспевать могучих монархов,

        Ежели их ремесло лучше пойму, чем теперь.

Ну, а пока я пою Беттину: нас тянет друг к другу,

        Ибо от века сродни были фигляр и поэт.

48

«Козлища, встаньте ошую! – судья укажет

                                                          грядущий. —

        Вам же, овечки мои, стать одесную велю».

Но остается еще надежда, что он напоследок

        Скажет разумным: «А вы встаньте пред ликом

                                                                   моим».

49

Знаешь, как сделать, чтоб я писал и писал эпиграммы

        Сотнями? Нужно меня с милой моей разлучить.

50

Ох, до чего не люблю я поборников ярых свободы:

        Хочет всякий из них власти – но лишь для себя.

Многим хочешь ты дать свободу? – Служи им

                                                                 на пользу!

        «Это опасно ли?» – ты спросишь. Попробуй-ка

                                                                         сам!

51

Блага желают цари, демагоги желают того же;

        Но ошибаются все: люди они, как и мы.

Ведомо нам, что желанья толпы ей самой не на пользу.

        Но докажи нам, что ты знаешь, чего нам желать!

52

Следует в тридцать лет на кресте распинать пустодума:

        Станет обманутый лгать, лучше узнавши людей.

53

Франции горький удел пусть обдумают сильные мира;

        Впрочем, обдумать его маленьким людям нужней.

Сильных убили – но кто для толпы остался защитой

        Против толпы? И толпа стала тираном толпы.

54

Жил я в безумное время и общей судьбы не избегнул:

        Стал неразумным и сам, как повелело оно.

55

«Мы ли не правы, скажи? Без обмана возможно ли

                                                                        с чернью?

        Сам погляди, до чего дик и разнуздан народ!»

Те, что обмануты грубо, всегда неуклюжи и дики;

        Честными будьте и так сделайте диких – людьми!

56

Часто чеканят князья свой сиятельный профиль

                                                                        на меди,

        Чуть лишь ее посребрив. Верит обманутый люд!

Глупость и ложь пустодум печатью духа отметит, —

        Можно без пробного их камня и золотом счесть.

57

«Эти люди безумны», – твердят о пылких витиях,

        Тех, что по всем площадям Франции громко

                                                                     кричат.

Да, безумны они, но свободный безумец немало

        Мудрого скажет; меж тем рабская мудрость нема.

58

Долгие годы вся знать говорила лишь по-французски;

        Кто запинался чуть-чуть, тех презирала она.

Нынче с восторгом народ язык французов усвоил.

        Что же сердиться теперь? Вы добивались того!

59

«Будьте немного скромней, эпиграммы!» —

        «В чем дело? Мы только

        Надписи; в книге «Весь мир» мы —

                                        лишь названия глав».

60

Бог в холстине Петру явил нечистых и чистых

        Тварей; и книжка моя их же являет тебе.

61

Ты не можешь понять, добра или зла эпиграмма.

        Шельма