— Эта самая Агнес, — продолжала миссПартридж, — служила здесь, помогала мне. Ей тогда было шестнадцать, ипришла она сюда прямо из сиротского приюта.

Ни дома, ни матери, ни родных, так что она всегда приходилако мне за советом. А я всегда говорила ей, что и как.

— Да? — выжидающим тоном проговорила Джоан. Завсем этим явно должно было еще что-то следовать.

— Поэтому я очень прошу вас, мисс Джоан, может, выразрешите, чтобы Агнес вечером пришла ко мне в кухню на чай. У нее, понимаете,свободный день, а ее что-то беспокоит, и она хочет со мной посоветоваться.Иначе, она, конечно, не решилась бы просить о чем-то таком.

— Ну а почему, собственно, вы не могли бы пригласитького-нибудь к себе на чай? — слегка раздраженно спросила Джоан.

Мисс Партридж, как потом мне рассказала Джоан, чуть необратилась в соляной столб и выглядела, как богиня мести, когда началаотвечать:

— Здесь в доме никогда не было такого обычая, барышня.Старая миссис Бартон никогда не разрешала нам кого-то приглашать, разве что всвободный день, а иначе — ни за что. А мисс Эмили ведет дом так же, как и пристарой хозяйке.

Джоан очень хорошо относится к служанкам, большинство из нихлюбит ее, но растопить лед в отношениях с мисс Партридж ей так и не удалось.

— Чудишь, девочка, — сказал я, когда мисс Партриджзакончила и Джоан вышла ко мне, в сад. — Твои спокойствие и терпеливостьне завоюют тебе тут признания. Партридж нравятся старые добрые строгие нравы,такие, каким положено быть в доме джентльмена.

— Никогда не слыхала, чтобы кто-то до такой степенитиранил служанок, что запрещал бы им приглашать знакомых, — ужаснуласьДжоан. — Старые добрые нравы — это старые добрые нравы, но, Джерри, неможет же служанкам нравиться, когда к ним относятся, как ж крепостным!

— Наверное нравится, — сказал я. — По крайнеймере, мисс Партридж и ей подобным.

— Не могу себе представить, почему она меня не любит.Большинству людей я кажусь симпатичной.

— Надо полагать, презирает тебя как плохую хозяйку дома.Ты никогда не проведешь рукой по бельевому шкафу и не проверишь, хорошо ли тамвытерта пыль. Не заглядываешь под коврики. Никогда не спросишь, куда делисьостатки шоколадного суфле, и не распорядишься приготовить пудинг иззачерствелого хлеба.

— Фу! — вздохнула Джоан.

— Сегодня мне во всем не везет, — продолжала онагрустно. — Эме начала презирать меня, обнаружив мою катастрофическуюбезграмотность в огородных делах. Партридж воротит от меня нос, потому что яотношусь к ней по-человечески. Пойду в сад и буду питаться дождевыми червями.

— Тут у тебя будет конкурент — Миген, — заметил я.Миген минуту назад отошла в сторону и стояла сейчас, опустив руки, посредигазона, напоминая птичку, обдумывающую, что бы ей клюнуть.

Через мгновенье она вернулась к нам и сказала без обиняков:

— Знаете, мне сегодня надо уже домой.

— Что так? — поразился я.

Она покраснела, но продолжала с нервной поспешностью:

— С вашей стороны было страшно мило пригласить меня. Ядумаю, что ужасно отравляла вам жизнь, но мне было тут так хорошо! Толькотеперь мне надо возвращаться домой. Как бы то ни было, человек не может всевремя быть в гостях. Я так думаю, что отправлюсь прямо сейчас, с утра.

Мы с Джоан пытались уговорить ее переменить свое решение, ноона заупрямилась, и Джоан, волей — неволей, вывела машину, а Миген пошла наверхи через пару минут вернулась с чемоданчиком.

Единственной, кого это очевидно обрадовало, была миссПартридж, на нахмуренном лице которой появилась наконец улыбка: Миген она неслишком-то жаловала.

Когда Джоан вернулась, я стоял посреди лужайки.

Она спросила — не собираюсь ли я, случайно, делать солнечныечасы.

— С чего это вдруг?

— А ты стоишь, словно их стрела. Только надо было быповесить табличку, что ты всего — навсего хочешь показывать точное время. А товид у тебя словно бы у громовержца.

— Настроение неважное. Сначала Эме Гриффит —(Господи! — пробормотала Джоан, — надо будет еще извиниться за этузелень!) — а потом Миген. Я думал взять ее на прогулку к Ледже Тор.

— С поводком и ошейником? — спросила Джоан.

— Что — что?

— Я сказала: с поводком и ошейником? — громко иотчетливо повторила Джоан, направляясь к огороду. — У хозяина пропаласобачка — так оно у тебя получается!

Признаюсь, меня действительно раздосадовал внезапный уходМиген. Надо полагать, ей с нами стало скучно. В конце концов, у нас и впрямь неслишком много развлечений для девушки. Дома у нее хоть младшие братья и ЭлсиХолланд.

Услышав шаги Джоан, я быстро убрался в сторону на случай,если у нее не прошла еще охота продолжать шуточки насчет солнечных часов.

Оуэн Гриффит заезжал к нам перед самым обедом, огородникждал его у дома с грузом зелени. Пока старый Адамс грузил ее в машину, япригласил Оуэна пропустить по стаканчику. Остаться на обед он не захотел.

Когда я принес шерри, мне стало ясно, что Джоан уже перешлав наступление.

Не было ни следа какой — либо неприязни. Свернувшись вуголке кушетки, она чуть ли не мурлыкала, словно кошка, и расспрашивала Оуэна оработе, о том, нравится ли ему быть практикующим врачом и не предпочел ли бы онузкую специализацию. Она сама, дескать, считает медицину одной из самыхинтересных вещей на свете.

Что ни говорите, у Джоан как у слушательницы — прирожденныйталант! А поскольку на своем веку она выслушала уже массу горе — гениев,растолковывавших ей, почему мир их не понимает, слушать Гриффита для нее былодетской игрой. Еще прежде, чем мы добрались до третьей рюмки шерри, Оуэн ужетолковал ей о какой-то чертовски тяжелой болезни в таких выражениях, что кромеколлег по профессии вряд ли кто понял бы хоть слово.

Джоан слушала внимательно и с глубоким интересом.

В первый момент у меня прямо желчь разлилась. Это ужподлость со стороны Джоан. Гриффит — слишком хороший парень для того, чтобы воттак издеваться над ним. Женщины и впрямь змеи.

Потом я обратил внимание на профиль Гриффита, на егоэнергичный подбородок и твердую складку губ и как-то потерял уверенность в том,что все это бумет только развлечением для Джоан. В конце концов, мужчина недолжен допускать, чтобы женщина делала из него шута. А если допускает — самвиноват. Джоан предложила:

— Послушайте же, доктор, оставайтесь у нас обедать.