Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Появление внутренней среды было величайшим достижением эволюции. Внутренняя среда стала тем барьером, который отделил организм от непосредственного контакта с внешним миром.
Барьер? Еще одно малопонятное словечко. Его можно толковать всяко. Французский физиолог Шарль Рише (1850–1935), к примеру, высказал в свое время парадоксальную мысль: живое существо способно противостоять воздействующим на него колоссальным силам, не распадаясь под их напором, только потому что оно построено из нестойких веществ. Именно это свойство позволяет ему изменять свою конфигурацию и поведение, сообразуясь с внешними обстоятельствами.
А еще барьер можно понимать и как особый запас прочности. Подобно тому как в инженерных конструкциях берется в расчет «фактор безопасности». Американский физиолог Мельтцер (начало ХХ века) выдвинул положении о том, что организм построен по «щедрому», а не по узкоограниченному, скудному плану. Не на принципе экономии. Избыточность тканей и механизмов, дублирование многих функций и обеспечивают относительную безопасность живого.
Идеи Клода Бернара полстолетие спустя подхватил и развил американец Уолтер Кеннон. Правда, в отличие от Бернара, отталкивающегося от широких биологических обобщений, Кеннон основывал свои теоретические построения на базе физиологических исследований.
КЕННОН (1871–1945) – американский физиолог, потомок переселившихся в Америку французов (по материнской линии) и ирландцев (по отцовской), которые прошли за дорожными возами большую часть страны, преодолевая все трудности освоения «дикого Запада» Америки. Обосновались они в верховьях Миссисипи в штате Висконсин. Здесь Кольберт Кеннон познакомился с молодой учительницей Сарой Денио. Они поженились.
Отец Кеннона работал на железной дороге. Это был угрюмый человек, его мучили мысли о том, что он так и не стал фермером или врачом. Он интересовался сельским хозяйством и медициной, выписывал соответствующие книги и журналы. Уолтер вспоминает об этом в автобиографии. Способности отца сказались и в том, что он, как и его брат-инженер, занимался изобретательством, конструировал различные технические устройства. Отец учил Уолтера с помощью столярных инструментов мастерить себе игрушки. И хотя Кеннон прославился впоследствии не техническими, а научными достижениями, умение делать все собственными руками оказалось очень полезным. Описывая позднее особое состояние инсайта – творческого озарения – Уолтер вспоминал, как в детстве, пытаясь наладить сложную игрушку, он нередко во сне догадывался, как это можно сделать. Отец заставлял Уолтера штудировать труды теологов. Тут у мальчика возникли сомнения, которыми он по простоте душевной захотел поделиться с пастором. Но святой отец грубо прервал его, сказав, что юноше не пристало критиковать мужей, положивших жизнь на алтарь веры. Это в итоге способствовало разрыву Уолтера с религией. Критическое отношение к любому убеждению – необходимая предпосылка научного мышления: ничего нельзя принимать без доказательств и проверки. Эта установка, как видно, зародилась у Кеннона в противовес религиозным запретам задолго до занятий наукой.
Забросив теологические сочинения, он зачитывается Томасом Гексли (1825–1895) – противником идеалистического понимания живой природы и места человека в ней. Приобщается к эволюционному учению Дарвина. У него нарастает интерес к науке и желание учиться дальше – идти в колледж. Случайная встреча c одним из выпускников Гарварда (город Бостон) склонила Кеннона поступить в Гарвардскую медицинскую школу, он окончил ее в 1900 году со степенью доктора наук.
Кеннон был человеком разносторонних интересов. В студенческие годы, слушая лекции знаменитого американского философа-идеалиста и психолога Уильяма Джемса (1842–1910), хотел даже целиком посвятить себя философии, советовался об этом с Джемсом, однако мэтр порекомендовал ему «наполнить свои паруса другим ветром». Кеннон увлекался альпинизмом, путешествиями по стране на автомобиле, его хобби были также занятия скульптурой, но с возрастом главной его страстью стало чтение биографий.
Он сам написал замечательный образчик биографического жанра – книгу «Путь исследователя».
Этот документ, запечатлел особенности самосознания человека науки ХХ века, когда коренным образом изменились отношения между обществом и «людьми лаборатории», когда занятия наукой превратились в массовую профессию. Хотя книга «Путь исследователя» и насыщена автобиографической информацией, Кеннон предпринял попытку написать не столько автопортрет, сколько обобщенный портрет научного работника, нарисовать определенный социальный тип.
В книге Кеннон писал, что «… с годами его всё больше поражало при общении с коллегами, что многим из них, блестящим в одном отношении, приносили ущерб другие свойства характера. Он встречал учёных, отличавшихся богатством идей, но оказавшихся из-за недостаточного трудолюбия бесплодными; продуктивно работавших, но скрывавших в силу подозрительности характера полученные результаты; чрезмерно критичных по отношению к собственным смелым гипотезам и потому боявшихся их развивать и т. д.»
В сложном сочетании личностных качеств, нужных для продуктивного научного труда, Кеннон выделял несколько стержневых. Первое место он отводил любопытству, пробуждающему деятельность воображения. «Любопытство – “первый реквизит карьеры исследователя”», – писал Кеннон.
Никогда не покидало Кеннона унаследованное от предков-ирландцев чувство юмора. Вот как он в своей автобиографии иллюстрировал материальную обеспеченность медиков-практиков и медиков-исследователей; речь шла о каком-то сборище врачей: элегантные лимузины – «это приехали хирурги»; дешевые авто – «врачи также здесь»; старенькие «форды» дали повод отметить: «прибыли патологи», а ряды галош – сказать: «Я вижу, что и лабораторные работники явились».
Кеннон не раз менял свои научные увлечения: с 26 по 40 лет он занимался физиологией пищеварения, первым (1897 год) применил рентген для исследований желудка и кишечника; с 40 до 46 лет изучал физиологию эмоций (написал на эту тему широко известную книгу), затем занялся проблемой шока (во время первой мировой войны принимал деятельное участие в противошоковой службе во Франции и в Англии), на 71-м году жизни обратился к совершенно новой для него области – электрофизиологии коры головного мозга.
Всегда смотрел Кеннон на мир широко открытыми глазами ребенка. Вопросы («почему?», «как?», «зачем?»), бесконечные вопросы наполняли его жизнь, давали ей смысл (после его смерти нашли большую папку, озаглавленную «Вопросы»; в ней на множестве листочков были без комментариев записаны сотни вопросов, свидетельствующие о разнообразии интересов и об изобретательности ума ученого). Научным кредо Кеннона стала готовность идти в научных исследованиях на риск, осваивать одну «землю» за другой. Ученый, полагал Кеннон, всегда находится в ситуации риска, так как ему постоянно грозит опасность выбрать не ту дорожку, потерять время на разработку бесперспективной проблемы, а это сокращает творческую жизнь. Поэтому так важно, услышав «зов будущего», вовремя выйти на новый рубеж…
Кеннон был прогрессивным общественным деятелем США, активным антифашистом. Крепкая дружба связывала его с академиком Иваном Петровичем Павловым (1849–1936). Познакомились они при обстоятельствах необычных. В 1923 году Павлов вместе с сыном Владимиром прибыли в США; в пустом вагоне поезда, уходившего из Нью-Йорка, отца и сына ограбили; оскорбленный и обескураженный Павлов решил немедленно вернуться на родину, лишь вмешательство Кеннона помогло уладить этот неприятный инцидент.