— Ты направлялась в Китай? — бросает солдат.

— Нет, я пришла к реке по своим делам, это все.

Я лгу: он мне ни секунды не верит.

— Деньги у тебя есть? Откуда ты? — настаивает человек в форме.

Я не отвечала. Я уже привыкла к допросам и хорошо держалась. Допрос был жесткий, но солдат оставался вежливым, а это важно.

Приговор вынесен: мы будем интернированы в трудовой лагерь, где уже побывали несколько недель назад, после первого ареста. Все сначала!

Новый удар привел нас в отчаяние. Когда пришло время покидать базу, мама и Кымсун, плача, упали на землю и отказались двигаться с места.

Я немного растерялась, так как чувствовала, что они пытаются пробудить у офицера жалость, и не думала, что в этом можно преуспеть.

Однако сработало! Человек в форме испытывал сострадание, но чувствовалось, что он не знал, как с нами поступить. Наконец, после долгих колебаний, он дал нам понять, что мы можем идти. Видя, какие мы тощие, в нищенской одежде, военный, должно быть, решил, что у нас никогда не хватит сил, чтобы добраться до Китая. Тут он ошибся…

В тот же вечер мы снова испытывали судьбу на Тумангане. И снова посреди ночи нас настиг патруль. Потеряв голову, я бежала со всех ног и спряталась в соседнем свинарнике. Полиция меня нашла. Сценарий повторился: ночь на пограничном пункте, назавтра перевозка на военную базу, где мы опять столкнулись с тем же офицером. Он не питал никаких иллюзий и даже не пытался нас допрашивать. Он протянул нам две конфеты и позволил сбежать, посоветовав быть как можно осторожнее.

Конечно, этот человек доказал свое сострадание. В самом деле, со времени нашего первого побега, четыре года назад, число желающих спастись бегством возросло. Из-за этого правительство усилило патрулирование границы, но военные не знают, что делать со всеми этими жалкими арестантами.

В 23 часа той же самой ночи мы шли по холодной воде Тумангана. И в этот раз ни один патруль не потревожил тьму. Мы пересекли реку без затруднений и через несколько минут снова оказались в Китае. Мы немедленно углубились в поля, стараясь как можно дальше отойти от границы. Но по первым контактам с местным населением я поняла, что атмосфера сильно изменилась со времени нашего первого похода. Тогда крестьяне предлагали нам еду, давали советы. Теперь появилась опаска, мы находили двери закрытыми. Дело в том, что беглецов из Северной Кореи все больше, они лишены средств к существованию и воруют на фермах, что раздражает жителей приграничных областей.

После трех дней блужданий мы снова оказались без гроша и с пустыми животами. И вот тут мысль отправиться на ферму к маминому «мужу», по крайней мере временно, показалась крайним средством. Перспектива снова увидеть этого жуткого человека вызывала у нас отвращение, но тогда это была единственная возможность выжить. После колебаний и сомнений мы сели в деревенское такси.

И через несколько часов мы ехали по главной улице деревни, из которой уехали меньше двух месяцев назад. Через стекло я видела знакомые дома, потом такси стало взбираться по склону к ферме. Меня разрывали противоречивые чувства.

С одной стороны, я боялась снова оказаться перед тем человеком и семьей, презирающей нас. Но с другой стороны, мое сердце очень сильно билось при мысли о том, что я снова увижу братика. В каком он будет состоянии? Я опасалась худшего…

Когда мы наконец достигли площадки перед фермой, мои китайские «кузены», племянник и племянница крестьянина, первые заметили машину. Они кричали от радости, заметив нас сквозь стекла. С виду они были рады снова видеть товарищей по играм, Кымсун и меня! Это согревало сердце.

Встревоженный детскими криками, тот человек появился на пороге дома. Увидев нас, он остолбенел, а потом на его лице появилась широкая улыбка. У меня сложилось впечатление, что он не думал увидеть нас когда-нибудь. Хоть однажды он выразил свою радость. Мы договорились, что заплатим за поездку 80 юаней, но он отдал водителю 100! Я подумала, что ему нас не хватало, что он был искренне счастлив. Но я не питала иллюзий. Для крестьянина наше возвращение — новая победа. Он получил три пары рабочих рук, да и всегда лучше для одинокого мужчины иметь рядом женщину.

Эти размышления недолго меня занимали. Единственное, что было важно для меня — пойти и обнять обожаемого младшего брата. Я нашла его на ферме. И, какое облегчение, он отлично выглядел! Я заплакала, увидев его. У брата округлились щеки и живот, он выглядел здоровым и сытым. Кожа у него загорела; мы, корейцы, этого не любим, поскольку считаем белизну признаком красоты. Но это было не серьезно, поскольку мальчик улыбался.

Мы вернулись в дом, но невозможно жить по-прежнему, словно ничего не случилось. Мы стали догадываться: надо безусловно изменить стратегию выживания в Китае. Конечно, причиной нашего ареста стал донос. Полиция нас знала с тех пор и могла устроить новую облаву, если выяснится, что мы вернулись. Ферма для нас теперь небезопасна. Но куда идти?

Моя сестра Кымсун, верная своему решительному характеру, сделала первый шаг. Она захотела уехать в город. Я по натуре осторожнее, и к тому же младше, мне не грозили те же опасности, что Кымсун. Ее решение, в сущности, отражало лишь простую склонность к городской жизни: ей только исполнилось 18 лет, и она открывала для себя трудности взрослой жизни. В деревне считалось, что она достигла обычного возраста для замужества. Очень быстро соседи приняли во внимание ее положение и задались целью найти ей мужа. Они хотели заставить ее встречаться с женихами. Они устраивали для Кымсун свидания, «blind dates»[3], как говорят теперь в Сеуле. Поначалу Кымсун отказывалась. Но, по настоянию друзей и соседей, она, в конце концов, согласилась пойти на одно такое свидание.

Мужчина ей совсем не понравился, и, самое главное, у нее не было тогда ни малейшего намерения выходить замуж. 18 лет, она слишком молода! Кымсун хотела сначала устроить свою жизнь.

Итак, чтобы избежать давления в деревне, она стала на полную занятость работать няней в Сукхин-Джине, деревне на расстоянии часа пути от фермы. Для Кымсун началась новая независимая жизнь. Она зарабатывала собственные деньги. Иногда по выходным она приезжала на ферму и привозила маленькие подарки, сигареты для семьи… Потом она отправилась на работу в другой маленький город, Енгиль. Там она стала официант кой в ресторане. Хозяин пользовался ее незаконным положением. Но все же в городе опасности меньше, чем в деревне, так как проще смешаться с местным населением. И, главное, было предусмотрительно разделиться теперь, когда мы с Кымсун становились взрослыми. По крайней мере, в случае полицейской облавы не схватят нас всех.

Что до меня, то на полгода я вернулась к жизни на ферме, продолжала заниматься братом и хозяйством. Но я тоже понемногу начинала зарабатывать деньги.

Я часто ходила в лес за грибами и лекарственными травами, которые продавала потом в деревне приезжавшим из города скупщикам. Эти травы используются в традиционной китайской медицине и часто очень дорого стоят. Иногда я ходила с приятелями на реку, ловить рыбу на продажу. Научиться этому было очень весело и интересно. Я так и не ходила в школу, но все равно узнала множество вещей. Надо держать себя в руках, если хочешь выжить. В Китае, имея решительность и деловой ум, можно выйти из трудного положения и заработать денег.