Мысли Кымсун были ясны, как всегда, и она мыслила широко. Она предложила отправиться теперь в Шанхай, экономическую столицу страны. Кымсун скучала в своем ресторане и думала, что в Даляне у нее нет перспектив. Она амбициозна и хотела попытать счастья в огромном, быстро развивающемся мегаполисе.

И уж если Кымсун вбила себе что-то в голову, невозможно заставить ее изменить мнение… Моя мать не готова была оставить Далянь. Тогда Кымсун, будучи не робкого десятка, решила ехать одна. Я оставалась с мамой, так как не чувствовала себя готовой к подобному шагу. Я дала сестре 180 юаней — помогла ей деньгами на путешествие, и мы отправили ее в Шанхай одну. Возможно, позже мы к ней присоединимся.

* * *

На самом деле, моя мать не хотела уезжать далеко, поскольку надеялась увидеть сына. Приближался китайский Новый год, и она мечтала вернуться на ферму и неожиданно навестить мальчика. Работая в Даляне, мы скопили кое-какие деньги: больше трех тысяч юаней. Для нас это много. Успех придавал нам смелости, и мы решили отпраздновать Новый год «по-семейному». Сумасшедшая идея, возможно, но я так хотела увидеть братика! С деньгами мы могли купить съестного и даже частично поправить дом, думала мама. Для меня все сводилось к тому, чтобы провести в деревне несколько дней и побаловать младшего брата.

Эта благородная идея оказалась одной из самых крупных ошибок моей матери за все время наших долгих странствий. Сердце говорит быстрее ума. Слишком быстро.

За два дня до китайского Нового года мы неожиданно приехали на ферму: сделали сюрприз. Мы откровенно говорили перед собравшейся семьей, что мы заработали денег и приехали отметить Новый год. Мы были искренни: несмотря на ссоры и драмы, эта ферма — единственная семья в Китае, с которой мы хоть как-то связаны. И самое главное, ведь есть ребенок, соединивший нас навсегда.

Но именно младшего брата я не вижу в главной комнате, где собралось семейство. Он, конечно, в дальней комнате…

Крестьянин удивился, увидев нас, не знал, что сказать: кажется, он терялся между гневом и облегчением. Он, однако, нас не выгнал. Но все испортил человек рядом с ним — его самый младший брат, преступник, которого мы на ферме видели редко. Этот мелкий хулиган часто имел дело с полицией из-за краж. И вот он немедленно увидел возможность поживиться. Он взял руководство на себя и дал нам понять, что мы не увидим ребенка, если не отдадим сначала деньги. Несносный шантаж.

Мы спустились с небес на землю. Мы пришли с добрыми намерениями, желая разделить хороший момент, подтвердить примирение! Но уступать мы не собирались. В первый вечер мы старались сохранить спокойствие, надеялись, что атмосфера улучшится со временем. Мы спали в большой комнате. На следующее утро мама вернулась к разговору и прямо спросила у «мужа» о причине шантажа. Крестьянин вяло защищался. И когда он, кажется, был готов уступить, возник его младший брат и проявил непреклонность.

Время шло, мой братик все не показывался, мы начали сердиться. Мы чувствовали себя преданными…

И гнев прорвался. Мы кричали, моя мать решила, что это слишком. Лучше немедленно уйти. Тем хуже для ребенка! Внезапно мать поднялась и потащила меня к входной двери. На улице уже стемнело. Мы шли по площадке в полной темноте и не оборачивались. Тут нас догнал «дядя» и попытался преградить нам путь. В это время крестьянин схватил наши рюкзаки, оставшиеся в комнате. Они хотели наших денег, это все, что их интересует! Мы отбивались, и у нас получилось скрыться в темноте. Крестьянин не преследовал нас. Он вообразил, что получил наши сбережения, захватив сумки, и думал, что мы за ними вернемся. Он не знал, что мама спрятала деньги на животе, за поясом. Возвращаться назад мы не собирались.

Словно шальные, мы бежали по маленькой дорожке, которая спускалась к деревне. Дорога была скользкая от заледеневшего снега. Стоял январь, было ужасно холодно, а на полях лежало толстое белое покрывало. Тем хуже, нельзя было терять ни минуты. За нами бросятся в погоню, как только поймут, что рюкзаки наши пусты. Надо было сойти с дороги, запутать следы. И вот мы пошли через поле в чернильной тьме. Снег доходил мне до колен, и я все равно бежала, задыхаясь. Я так быстро ушла из дома, что не было времени надеть обувь. На ногах у меня домашние носки. Но колебаться и раздумывать нечего. Надо, чтобы между нами и этой проклятой фермой расстояние стало как можно больше. Мы быстро шли до самого рассвета.

Вот так мы отметили китайский Новый год в 2004-м. Какой кошмар! В тот момент я еще не знала, что в последний раз посетила ферму.

Ранним утром, после безумной пробежки через заснеженные поля, мы наконец нашли остановку автобуса на шоссе. Мы уехали и нашли убежище в городке, где я раньше работала в пекарне. Там я купила обувь и теплую одежду. Мы остановились в грязной гостинице (пять юаней за ночь — меньше одного евро), чтобы собраться с силами.

Это был худший Новый год в моей жизни.

Я была подавлена как никогда. Вокруг нас, по китайской традиции, взрывались фейерверки. В праздничном городе мы были одиноки и потеряны. Прошло шесть с половиной лет с тех пор, как я бросила школу; у меня не было ни дома, ни перспектив. А главное, что мы оставили моего младшего брата — навсегда, конечно. Я думала о нем, мне так его не хватало. В эти мгновения я чувствовала беспредельную ненависть к «отчиму». Мне временами хотелось убить его собственными руками.

Назавтра мы на автобусе уехали в Далянь. Мы вернулись в центр трудоустройства, и мама немедленно вернулась к работе у стариков. Они в ней нуждались, пожилому господину становилось все хуже. Итак, мама без задержки принялась за работу. Но с меня уже хватило этого города, я хотела уехать далеко, я задыхалась там. Кымсун оставила нам номер мобильного телефона. Я позвонила ей из телефонной будки.

— Я хочу поехать в Шанхай. Я больше не могу.

Через неделю после возвращения в Далянь я отправилась на юг. Маму я оставила в Даляне. Я надеялась, что передо мной в Шанхае, таинственном и незнакомом мегаполисе, откроется новая, более благоприятная глава.

Выйдя на вокзале в Шанхае, я последовала указаниям Кымсун, чтобы добраться к ней на работу. Город совсем не похож на Далянь: он казался мне огромным, улицы были широкие, многолюдные, грязные и запутанные, как лабиринт. В конце концов, я оказалась перед корейским супермаркетом. Именно там Кымсун заполучила работу кассира. Она много трудится, даже не смогла приехать меня встречать. Но какое счастье снова увидеться! После первых мгновений встречи и разговора я поняла, что она удачно устроилась. Она делит комнату с еще одной работницей из супермаркета.

Позже, уже в спокойной обстановке, Кымсун мне призналась, что поначалу ей пришлось помучиться, ведь она приехала в Шанхай одна, не имея связей. У нее было недостаточно денег, чтобы выжить без работы. Она была вынуждена, за неимением лучшего, несколько ночей провести на вокзале, точно нищая. Но здесь есть работа, если ее искать. Она подсказала, как и мне устроиться на работу. В первую очередь надо было обязательно раздобыть фальшивые документы. К моему большому удивлению, оказалось, что в этом городе ничего нет проще. Повсюду валяются листовки, предлагающие фальшивые документы за скромную сумму в 100 юаней (меньше 10 евро). Достаточно позвонить по указанному номеру, принести фотографию (и деньги) — и оп, все готово. В ту пору идентификационные карточки были примитивны, и, как я понимаю, их было очень легко подделать.