— Ты ещё желаешь произвести на нем обряд экзорцизма? — спросил меня представитель ордена Скорбящих.

— Да, — ответил я. — Но нам нужно, чтобы он был вменяем и не повреждён рассудком после изгнания, вселившегося в него, это возможно?

— Если это не получится у сестры Арелии, — после этих слов Скорбящий показал рукой на сестру Милостивого, — то это уже не сможет сделать никто. Отец Инекин, можете начинать.

Кивнув, Инекин подошёл к пентаграмме, а меня наоборот жестом попросил покинуть её пределы, что я и сделал, встав подальше к стене. Когда всё было готово, Инекин развёл руки и запел псалом, посвящённый Проотцу. Певец из него был так себе, но от священнослужителя большего, как правило, и не требовалось, монотонной речи вполне достаточно. С первыми произнесёнными словами зажглись свечи, расставленные по краям рисунка, а Антон, начал дёргаться, ему или точнее духу внутри него подобная процедура явно не нравилась. Чем дольше пелся псалом, тем сильнее дёргался Антон, а Инекин всё усиливал и усиливал звук голоса.

«Стэс, отойди как можно дальше от пентаграммы, — прозвучал голос Фела в моей голове, — происходящее мне тоже не доставляет радостных ощущений, уже трясёт всего»

«Держись, не тебя же изгоняем»

«Близость ритуала мне как минимум крайне неприятна»

«Отхожу уже, успокойся»

Я действительно отошёл на возможно дальнее от пентаграммы расстояние, насколько позволяло помещение, и дальнейшие действия наблюдал уже из угла комнаты. А ритуал подходил к своему кульминационному моменту. Тело внутри пентаграммы не просто дёргалось, а неистово металось, Инекин уже не пел, а выкрикивал слова. Когда наступил апофеоз ритуала, я магическим зрением заметил, как чёрная, как смоль, тень вырывается из тела Антона, которое тут же обмякло. И в это же мгновение к тени подскочил до этого стоявший абсолютно спокойно Скорбящий, выхватил из-за пазухи странный прозрачный сосуд, разрисованный золотыми рунами, и поднёс к вылетающей тени. Тень тут же втянулась в артефакт и полностью оказалась в нём. Через мгновение и сам артефакт скрылся в полах плаща Скорбящего.

«А я думал, что это сказки, — ошарашенным голосом произнёс Фел»

«Что именно? — решил уточнить я»

«Что нас могут заключать в артефакты-тюрьмы. Это очень нехорошо. Раньше или развеивали, или просто выгоняли из тел»

«Не понял, что тут особенного?»

«Когда развеивали, — начал пояснять Фел, — считали, что уничтожают духа. Это справедливо только для средних и слабых духов, я вот, например, смог бы возродиться. При обычном изгнании же особо сильного вреда не наносилось даже слабым духам, они восстанавливали силы и вселялись в кого-то другого. А вот в заключении нас могут держать так вечно, а это равносильно смерти, или могут найти способ окончательно развеять, даже сильных сущностей»

«Подозреваю, что смогут и найти способ как-то использовать вас, например, как манобатарейки, — прокомментировал я»

«Не говори так! Надеюсь, ты не прав!»

«Не всё же вашему брату паразитировать, иногда надо и думать, прежде чем начинать убивать направо и налево, считая себя бессмертными и безнаказанными»

«Я тебя понял, — вздохнул Фел, — возможно, ты в чём-то и прав»

— Обряд завершён, — произнёс Инекин, — сестра Арелия, можете приступать.

Сестра Милостивого подошла к телу Антона и распростёрла над ним свои руки. С ладоней полился золотой свет, впитываясь в Запрудного, через некоторое время Антон открыл глаза, ошарашенно повертел головой, обводя взглядом комнату, и через миг безвольно уронил её на пол. Пустые, стеклянные глаза теперь были направлены строго в потолок.

— Душа покинула тело, — сообщила нам Арелия, прекращая лечение, — я сделала всё, что могла, дальнейшая его судьба в руках Проотца.

— Благодарю вас сестра, — сказал Скорбящий, — обряд завершён, вы можете идти, о теле мы сами позаботимся.

После этих слов сестра Арелия удалилась из комнаты.

— Стэс, — обратился ко мне Инекин, — мы закончили обряд, одержимый был очищен. Нам здесь больше делать нечего.

— Да, я видел, спасибо, — поблагодарил я его и Скорбящего.

Инекин начал выходить из комнаты, а я, бросив последний взгляд на напольный рисунок, потухшие свечи и тело Антона, последовал его примеру. Вдвоём в полном молчании, мы прошлись по коридорам здания. Инекин хорошо тут ориентировался, поэтому проблем не возникло. На выходе с Инекиным мы разделились. Каждый пошёл в своём направлении. Я надеялся, что с Запрудным будет всё хорошо и сейчас он уже на Земле, в противном случае столько сил и стараний, приложенных ради его спасения, окажутся впустую. Самое неприятное в том, что я не был уверен, стоил ли Антон Запрудный всего этого. Пусть будет Проотец ему судья.

Глава 7 — Патруль и итоги

С момента обряда экзорцизма прошло два дня. Два учебных дня, где мы всё так же посещали занятия в Академии и тренировались в ордене Защитников. Из интересного было то, что нас с Мавием и Корвием впервые в качестве рекрутов-офицеров выпустили в город со своими отрядами на условно-настоящее задание, а именно — патрулирование города, как аналог стражников. Хотя, наверно, тут ближе аналогия с добровольными дружинами. Были очень давно на моей родине отряды добровольцев, что надевали красные повязки на рукава и следили за порядком. Вот и у нас что-то типа того только не повязки, а просто униформа рекрутов ордена Защитника, а с ней простым жителем приходилось считаться, почитай, представитель государства в своём роде. Думаю, не стоит даже говорить, что нас отправили патрулировать не фешенебельные районы города, а трущобы, что находились за городской стеной. С этими, так называемыми районами, я знаком был плохо, просто не было особой необходимости. С теневой стороной столицы встречаться мне не доводилось, но в том, что она должна быть в любом городе, сомневаться не приходится.

Поделив районы патрулирования между нашими группами на три условно равных участка, мы приступили непосредственно к патрулю. Как офицерам-рекрутам нам разрешалось самостоятельно составить план патруля и разбивку отрядов на группы, за что большое спасибо нашему руководству. Первой моей идеей было разбить отряд на двойки, а самому занять крышу самого высоко здания во вверенном мне районе и бдеть, но от этой мысли мне пришлось быстро отказаться. Ветхость местного жилья могла зачастую поспорить с иным шалашом по своей прочности, поэтому от занятия какой-либо высотной позиции пришлось быстро отказаться. Я своей тушей мог просто развалить крышу очередного достояния местного зодчества. Аналогично пришлось поступить с мыслью, разбить отряд на двойки. Посмотрев на местный контингент, и убедившись, что с ними менее чем впятером встречаться на узкой улочке не хотелось бы, я скрепя сердце, разделил свой десяток пополам. Это сильно сузило возможности охвата территории,