Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стиль сентиментальный, шиллеровский. «Судьба советских военнопленных в Германии является трагедией величайшего масштаба…» и так далее. Понимаю ли я, что честь Германии страдает? Нет, не понимаю. Неужели я не отдаю себе отчет?! Я счел нужным прекратить эту истерику. Иногда бывает полезно дать пощечину психопату – это отрезвляет.
– Возьмите себя в руки, – сказал я, – попытайтесь говорить связно. Я не аристократ, лишен возвышенных эмоций. Я лишь чиновник канцелярии, работаю с бумагами. Вы интересуетесь войной? Да, война идет. Причем, замечу, идет война на четыре фронта. Мы сражаемся с Англией в воздухе и на океанах. Мы ведем войну в колониальной Африке. Мы объявили войну Америке. Мы деремся в России. К тому же в оккупированных странах надо поддерживать порядок. Это не похоже на стремительный план Шлиффена: сначала бросок на запад, потом рывок на восток – и победа. Победа ушла от нас далеко. Германии так тяжело не было никогда. Каждый день гибнут немцы – сотни немцев. Вы и ваши аристократические друзья обеспокоены вопросом, всегда ли немецкие солдаты хранят рыцарскую честь в отношении русских пленных. Отвечаю: нет, не всегда. Часто немецкие солдаты ведут себя жестоко. Русских гибнет много больше, чем немцев. Вас это печалит? Вы бы хотели – наоборот? Скажите, вам будет приятно, если больше будут убивать немцев?
Ей не хватало слов, она задыхалась; так современные депутаты парламента, желая произнести нечто возвышенное, выходят к трибуне и не могут найти слова. Мне рассказывали, что один парламентарий даже грянулся в обморок от избытка благородных чувств. Впоследствии выяснилось, что он украл из бюджета два миллиона, предназначенных на пенсии. Я не поощряю волнений там, где должен говорить разум.
– Говорите, пожалуйста, медленно, – посоветовал я, – и только то, что вами обдумано. Сначала скажите фразу про себя, обдумайте слова, а потом – вслух.
Как она ненавидела мой ровный и трезвый голос! Но ответила спокойно.
Елена сказала, что ее друг фон Тресков (дивное бургундское вино Шамбертен, вот к чему оно привело) связался с генералом Вальтером Моделем – и для Елены будет сделано исключение: ей разрешат посетить сына в армии. Решено, что это будет оформлено как визит миссии Красного Креста в 9-ю армию. Кстати, Вальтер Модель любезно разрешил фрау Мольтке и другим дамам Красного Креста проинспектировать также лагеря для военнопленных – посетить лагерь в Вязьме, лагерь в Ржеве. Такая вот планировалась поездка – непосредственно после посещения дамами берлинской оперы.
– Думаю, мой друг, не в компетенции генерала приглашать вас посетить лагеря для военнопленных, – сказал я.
– Вот как? – Аристократ всегда уверен, что титул и генеральский лампас решают вопрос. – Есть кто-то, помимо генерала армии, кто отдает приказы в его армии?
– Лагеря пленных находятся в подчинении командующего охранными войсками группы «Центр» Макса фон Шенкендорфа.
– В таком случае намекните этому господину, скажите ему, что благотворительная организация совершает поездку… Скажите, что генерал не будет препятствовать. – Она представляла, что на войне все устроено как в гостиной дома Тресковых: официанту приказали подать перепелку, тот взял на кухне блюдо – и несет.
Я вообразил реакцию неприятного господина фон Шенкендорфа. Дамы желают передать военнопленным праздничные посылки и медикаменты – то-то просветлеет его лицо. На Восточный фронт дамы пока еще вояжей не совершали – это будет первая поездка в рамках Женевской конвенции; дамам крайне любопытно. Впрочем, фон Шенкендорф – аристократ, мне недоступны их мотивы. Любопытно, подумал я, не внук ли он Макса фон Шенкендорфа, гордости германских романтиков. У них ведь все переплетено – почти как у современных русских правозащитников, чьи дедушки охраняли лагеря. Да-да, Макс фан Шенкендорф, прославленный истреблением евреев – а он выискивал евреев с усердием охотничьей собаки, – он ведь с неизбежностью окажется внуком поэта Макса фон Шенкендорфа, как же иначе?
– Друг мой, – сказал я, – вам что-нибудь говорят эти строки?
Всегда верны мы слову,
Не с подлой мы толпой;
Мы честь восславим снова
Германии святой!
Елена приходила в бешенство, когда я говорил так: негромко и насмешливо – с непонятными ей примерами из истории.
– Святая Германия входит в Женевскую конвенцию. А подлая русская толпа не входит в Женевскую конвенцию, – сказал я. – Ваш визит невозможен законодательно.
– Достаточно того, что Германия входит в эту конвенцию, так Хельмут считает. Он юрист.
– Ах, кому же и знать, как не ему.
Может, я помогу им организовать поездку? Она даже постаралась меня уязвить, подшутить над моей тягой к роскоши. Это не так интересно, как охота в Каринхалле, но, возможно, полезно будет взглянуть на войну вблизи. Я спросил, не достаточно ли ей войны на улицах Берлина. Не замечаете на улицах калек и нищих? Видите, как люди роются на помойках? Нет, дамы желают посетить именно Восточный фронт, предмет исследования и беспокойства Хельмута.
– Отчего же выбрали дулаги? – спросил я. – Иные лагеря не вызывают интереса?
– Мы выбирали лагеря по причине близости к штабу Вальтера.
– Ах вот как. Любопытный критерий. Дулаги – это пересыльные лагеря. Там содержатся все: и солдаты, и гражданские. Вам полезнее навестить штатлаг – для рядовых солдат.
– Мы уже наметили маршрут.
Не возьму ли я в канцелярии или непосредственно у Адольфа какие-нибудь поручения? Возможно, Геринг что-то направит для генерала фон Клюге или для Вальтера Моделя? И кстати, вероятно, есть список разрешенных продуктов для заключенных. Я едва удержался, чтобы посоветовать фрау графине фон Мольтке поссетить Аушвиц – лагерь, расположенный в непосредственной близости от имения ее мужа в Силезии. Там открытки и посылки с пряниками пришлись бы кстати.
Но я промолчал. Вы желаете видеть войну, фрау Мольтке? Пожалуйста, посмотрите внимательно, я покажу вам войну.
Шел февраль; наступление русских захлебнулось – по нашим сведениям, погибло полмиллиона русских солдат; новый командующий группой «Центр» фон Клюге, использовав изворотливость «пожарника» Моделя, спас армии от окружения. Группа «Центр» готовилась к контрудару. Разумеется, у Адольфа должны были найтись поручения к Клюге и Моделю. В течение недели я обзавелся бумагами, которые делали пребывание на Восточном фронте осмысленным; бумаги с подписью Верховного главнокомандующего Адольфа Гитлера делали меня важной персоной. Инспекциями по лагерям Восточного фронта ведал полковник Маршалл, он был комендантом сегмента, обозначенного литерой «Я»; мне нетрудно было с ним связаться. Именно полковнику Маршаллу мы были обязаны введением единой классификации советских заключенных – толпу следовало разделить на украинцев, казахов, русских, башкир. Полковник предложил нашивать на одежду бирки с заглавной буквой, обозначающей нацию. Мы коротко поговорили с полковником по телефону.
– Господин Ханфштангель, вас интересуют дулаг номер двести сорок и дулаг номер… Э? Уточните.