Вторжение европейцев в местную торговлю не означает, что в муссонных морях больше не хозяйничали азиатские купцы. В XVII веке могольские правящие круги много делали для развития международной торговли.[1348] Поначалу их участие ограничивалось организацией хаджа, но вскоре они вошли во вкус торговли как таковой. С 1640-х по 1660-е годы члены могольской императорской семьи, вельможи и высокопоставленные чиновники финансировали торговлю и строили купеческие корабли водоизмещением до тысячи тонн.[1349] Большинство индийских купцов к знати не принадлежало и политических связей не имело, но их доходы, тем не менее, могли быть существенными. Исторических свидетельств у нас не так много, однако в 1654–1655 годах двенадцать индийских судов (пятью из них владел император Шах-Джахан[1350]) вернулись в Сурат с Красного моря и семнадцать — из Персидского залива. Стоимость девятнадцати грузов, от которых сохранилась опись, составляла в целом более трех миллионов рупий[1351].[1352]

Кроме того, моголы участвовали в бенгальской морской торговле. В конце предыдущего века в Бенгалии начали активно действовать португальцы — в Читтагонге, Сатгаоне и затем в Хугли, в устье Ганга вверх по течению от будущей Калькутты. Однако разгул португальского пиратства вынудил Шах-Джахана прогнать их из Хугли и пригласить торговать там голландцев и англичан. Бенгалия кормилась за счет набирающей обороты торговли Сурата с Юго-Западной Азией, но бенгальские купцы предпочитали оставлять ее на откуп посредникам из Масулипатнама и Сурата, а сами в основном ориентировались на восточные рынки от Мьянмы до Манилы, куда возили ткани, шелк, сахар и опиум.[1353] Олово, драгоценные камни, золото и слоны прибывали из Южной и Юго-Восточной Азии, тогда как Шри-Ланка, Южная Индия и Мальдивы поставляли корицу, плоды ареки, каури, перец, кокосовое масло и койр.

Несмотря на участие в международных торговых сетях, моголы почти не заботились о защите своей торговли и не имели флота. Максимальным их шагом в этом направлении можно считать ситуативный альянс с джанджирскими сидди.[1354] Потомки восточноафриканских рабов, поселившихся на острове Джанджира примерно в сорока милях к югу от Бомбея, сидди составляли основные неевропейские военно-морские силы Западной Индии. Они сражались на переднем крае могольских войн с индуистской Маратхской империей, что приводило к их частым конфликтам с англичанами. Морской торговли маратхи практически не вели, но царь Шиваджи собрал флот и сформулировал последовательную стратегию военно-морских действий против сидди, однако воплотить ее в жизнь не смог из-за нехватки опытных моряков.[1355] Не увенчались успехом и попытки привлечь на свою сторону англичан, которые десятилетиями изо всех сил старались сохранить нейтралитет в борьбе сидди и маратхов за Бомбей.

Богатство и коммерческая мощь Сурата — там базировалось около тридцати тысяч торговцев — не спасали его от кастовой, профессиональной, этнической, религиозной и лингвистической розни.[1356] Тем не менее там бурлила деловая жизнь, имелись налаженные связи с внутренними районами Индии и насыщенная сфера услуг — от моряков и носильщиков до коммерческих посредников и ростовщиков. Если где и можно было подняться из грязи в князи, то именно там. Самым богатым суратским торговцем конца XVII — начала XVIII века был мулла Абдул Гафур.[1357] Шиитский купец (бохра) из Гуджарата, Гафур начинал с нижней ступени экономической лестницы и сколотил состояние на торговле в Красном море. Во времена, когда весь морской торговый флот Сурата насчитывал не более сотни судов, он владел семнадцатью — общей грузоподъемностью пять тысяч тонн, а оставленное им после смерти наследство оценивалось в 8,5 миллиона рупий. И все же то ли из-за напряженной социальной обстановки, то ли потому, что к нуворишам относятся пренебрежительно независимо от происхождения и языка, арабские, персидские и турецкие контрагенты им брезговали.

Возвыситься над другими торговцами Гафуру удалось лишь раз, когда он повел их требовать от могольских властей, чтобы те выбили у Английской Ост-Индской компании и ОИК компенсацию за бесчинство европейских пиратов. Большинство разбойников были англичанами, которых прогнали с Карибов. Многие нашли прибежище на острове Мадагаскар, откуда можно было нападать на суда по всему Индийскому океану, особенно на сулящих богатую добычу рейсах Аравийского моря. Первое же посягательство на суратские суда в Красном море в 1686 году привело к стычкам между моголами и англичанами, которые длились, пока обе стороны не пришли к соглашению. В 1690-х, когда пиратство набрало обороты, одним из самых лихих морских разбойников слыл Генри Эвери (имя, скорее всего, вымышленное).[1358] В феврале 1695 года он оставил на Коморах — штатный порт захода для английских судов — прокламацию, в которой объявил, что будет брать на абордаж любое судно, идущее не под английским флагом. Это вызвало негодование чиновников Ост-Индской компании, которые всеми силами убеждали других торговцев, что не все англичане — пираты, и не все пираты — англичане.[1359] Репутация объяснимая: вместе с двумя кораблями Эвери, подстерегающими паломнические суда на обратном пути с Красного моря, в засаде дожидались пять кораблей из английских колоний в Северной Америке. Эвери захватил судно, принадлежащее Гафуру, с грузом серебра, оцениваемым в 50 000–60 000 фунтов, а также самое крупное из могольских судов, груз которого потянул на полмиллиона риалов. Впоследствии многие члены команды вернулись в Америку и Англию, но Эвери властям так и не удалось схватить.