Вечером 21 марта (2 апреля) Игнатьев вернулся в Петербург. Утром следующего дня у императора состоялось совещание, на котором позиция Андраши оценивалась как превосходящая все, «что можно было ожидать худшего»[1229]. Однако, по словам Татищева, «в Петербурге не без колебаний решились на уступки венскому двору»[1230]. Поиски путей соглашения продолжились. Логика здесь была простая: в случае войны с Австрией Англия непременно выступит против России, но вот воевать с ней без «австрийской пехоты» решится едва ли.

Тем временем подготовка к возможному военному столкновению с Австро-Венгрией уже началась. 27 февраля (11 марта) Милютин направил Николаю Николаевичу письмо, в котором определялись задачи Дунайской армии на случай войны с Англией и Австро-Венгрией. Из состава армии в Россию должны были направиться 5 пехотных дивизий, 1 кавалерийская и 1 казачья, саперная бригада, 2 понтонные роты и саперный батальон. Использование оставшихся в распоряжении великого князя сил по-прежнему увязывалось с необходимостью овладения берегами Босфора. Для этого он располагал 21 пехотной дивизией, 2 стрелковыми и 2 саперными бригадами, 6 кавалерийскими и 2 казачьими дивизиями, 9 донскими казачьими полками. «Утверждение наше на Босфоре, — писал Милютин, — сделает нас неуязвимыми для Англии и вместе с тем, обеспечив Балканской армии свободный тыл для подвоза морем, устранит и главную опасность покушений со стороны Австрии — отрезать пути сообщения этой армии с Россией»[1231].

6 (18) марта в письме к Шувалову Горчаков писал, что император «готовится ко всяким случайностям». Канцлер заметил, что в разговоре с австрийским послом бароном Лангенау государь не стал скрывать: к подобным случайностям «мы причисляем и возможность войны не только с Англией, но и с Австро-Венгрией»[1232].

Однако к концу марта в Петербурге были готовы уступить Вене уже по всем позициям, включая и Болгарию. Последними рубежами обороны оставались три пункта. Горчаков настаивал на предоставлении Черногории гавани на Адриатическом побережье и ни под каким предлогом не соглашался на уступку Австро-Венгрии полосы земли, отделяющей Сербию от Черногории, — Ново-Базарского санджака. Такого ущемления собственных интересов петербургские политики допустить не могли и при этом пафосно заявляли, что они «не вправе подвергнуть опасности будущее… развитие и само существование» балканских славян[1233].

Понятно, что в прибрежном участке Адриатики были крайне заинтересованы черногорские власти, чему по ряду причин решительно противилось австро-венгерское правительство. При таком территориальном делении у него на этом направлении возникали реальные проблемы с контрабандой. А вот какие проблемы возникли бы у российских властей с отказом от этого требования? Да никаких, кроме их болезненного самолюбия. Правда, спустя два месяца на Берлинском конгрессе Горчаков в довольно грубой форме посоветует представителям Черногории не ссориться с Веной и уступить ей. «Да и зачем вам новые земли, — говорил российский канцлер, — ведь я вас, черногорцев, знаю, вы разбойники и всех жителей мусульман вырежете, а имущество разграбите»[1234].

Ну и третий пункт — все те же Босния и Герцеговина. 30 марта (11 апреля) было составлено инструктивное письмо канцлера Горчакова послу Новикову по вопросам продолжения переговоров с Андраши. В нем отмечалось, что аннексия Боснии и Герцеговины до Митровицы противоречит ранее заключенным соглашениям с Веной. Тем не менее, как и в конце января, Горчаков готов был все же уступить, заявляя, что Россия «позволила бы» Австро-Венгрии «увеличить население приблизительно на полтора миллиона душ», но при условии компенсаций Сербии «и особенно для Черногории». Однако, ознакомившись с проектом письма, Александр II вычеркнул согласительные замечания канцлера и к фразе об аннексии Боснии и Герцеговины до Митровицы приписал: «мы на нее не согласимся». Одновременно Новикову предлагалось заявить, что если Австро-Венгрия захочет побороться за обладание этими провинциями с Турцией, то в этом случае она может рассчитывать «на наше благоволение»[1235].

Если судить по записке Игнатьева от 15 (27) апреля, то «императорский кабинет» в ходе переговоров с Андраши согласился на аннексию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины «вплоть до Вышнеграда». Андраши же, со своей стороны, согласился «оставить» Черногории город и порт Антивари на побережье Адриатики, но на строго определенных условиях: не содержать там своих и не принимать чужих военных судов, а также предоставить морской, таможенный и санитарный надзор австро-венгерским властям[1236].

Что же касалось Болгарии, то Игнатьев рассуждал так: если нельзя удержаться на позициях Сан-Стефанского договора, то надо вернуться к плану ее раздела, предложенному Константинопольской конференцией. Одновременно он отверг переданный Бисмарком проект Андраши, согласно которому в особую провинцию выделялась Македония.

На совещании у императора 15 (27) апреля, на котором по болезни отсутствовал Горчаков, «в первый раз, можно сказать, занялись существом дела, а не одной формальной стороной дипломатических сношений», как написал об этом Милютин. Собравшиеся стали выяснять: на какие уступки можно согласиться, «чтобы успокоить непомерный аппетит Австрии и чтоб оторвать ее от союза с Англией». И тут, по словам военного министра, «в первый раз раскрыли карту, сличили границы по разным проектам, начиная с проекта Константинопольской конференции, и пришли к заключению, что мы должны пожертвовать единством Болгарии и согласиться на разделение ее на две области, лишь бы обе были одинаково самобытны» (курсив мой. — И.К.)[1237]. Но неужели нельзя было раньше «раскрыть карту», чтобы попытаться договориться с Веной. Хорошо — раскрыли, попытались и… проект Андраши по Болгарии отвергли.

Более того, по настоянию Милютина на совещании решили «противиться до крайности» претензии Вены на Ново-Базарский санджак. Нечего сказать, хорошо «успокоение». Аргументацию отказа наиболее последовательно изложил Игнатьев. По его мнению, с получением Ново-Базара Австро-Венгрия просто окружала Сербию и Черногорию, через прокладку по его территории железной дороги проникала к Эгейскому морю и резко усиливала свое влияние в восточной части Балкан[1238].