Но указанная численность британских войск не учитывала вооруженные силы Индии. Ведь именно при их помощи некоторые английские политики готовы были воевать с Россией даже без европейских союзников. В обобщенном виде индийская армия насчитывала 146 000 пехоты, 23 000 кавалерии, 13 000 артиллеристов с 400 полевыми орудиями, 3600 инженерных войск. Всего — 185 600 человек. Из них европейцы — около 60 000 нижних чинов и 6000 офицеров[1266].

«Таймс» признавала, что в сравнении с армиями континентальных держав совокупные силы Британской империи выглядели «незначительными». Однако, указывала газета, это могло быть компенсировано рядом технических преимуществ и денежными ресурсами[1267].

Биконсфилд, тем не менее, убеждал Шувалова, что Великобритания способна довести экспедиционную армию до 300 тысяч, влив в нее канадские и индийские части[1268]. 300 тысяч — Вена, 300 тысяч — Лондон: трепещи, Петербург! Британскому премьеру явно импонировала такая численность штыков и сабель, направленных против России. Но вот только к реальности это не имело ни малейшего отношения. Так, на страницах «Таймс» полковник Флетчер, анализируя потенциал экспедиционных сил империи, говорил о возможности послать в Турцию лишь 10-тысячный канадский отряд. На такую же численность указывал и генерал Гарнет Уолсли[1269] в статье, посвященной анализу британских вооруженных сил, опубликованной в мартовском 1878 г. номере журнала «Девятнадцатый век». Но вот из Индии через Суэцкий канал, по мнению Флетчера, можно было надеяться на прибытие 80-тысячной армии. В целом же он, как и Уолсли, оптимистично смотрел на мобилизационные ресурсы британской армии[1270].

«Таймс» писала, что если исходить из штатной численности одного корпуса в 36 805 человек, то может показаться, что «мы способны легко выставить армию и в три корпуса». Однако, продолжала газета, «тщательный анализ показывает, что мы напряжем наши ресурсы и останемся без резервов, если поступим таким образом».

Экспедиционные силы в два корпуса — вот, по мнению «Таймс», предел реальных возможностей. Местом же предполагаемого сбора этих сил намечалась Мальта. Подчеркивая, что «время — наиболее важный элемент в мобилизации», «Таймс», тем не менее, утверждала, что после семи недель (этот срок чаще всего фигурировал в официальных кругах) с даты ее объявления «мы не сможем высадить два корпуса» на турецком побережье[1271].

Итак, экспедиционные силы в два корпуса — 50, максимум 70 тысяч человек. Это полностью совпадало с предвоенными расчетами Обручева в отношении сухопутных сил англичан, которые могли появиться в зоне проливов в случае решительных действий русской армии по их захвату.

Как сообщала «Таймс», уже 17 февраля (1 марта) было заявлено, что штаб будущей 60-тысячной английской армии «готов к отправке», а предстоящие операции армии развернутся в Малой Азии[1272]. Штаб-то, может, и был, но не было еще самой армии. Кстати, по поводу одобренного в феврале военного кредита Уолсли писал:

Но на все эти очень серьезные проблемы Биконсфилд, казалось, не обращал внимания. Энергия его усилий не ослабевала и была направлена тогда к одной цели — не допустить усиления России в зоне черноморских проливов. А для этого нужно было срочно озаботиться практическим решением задачи укрепления позиций Англии в Восточном Средиземноморье.

Планы захвата некоторых стратегических пунктов Оттоманской империи неоднократно обсуждались на заседаниях английского кабинета. 18 февраля (2 марта), как записал Дерби, «проект экспедиции по захвату территории или острова всплыл вновь»: Биконсфилд предложил рассмотреть в качестве объектов оккупации «Митилену, Акру (Левант) и пункт на Персидском заливе»[1274]. Захват Митилены на острове Лесбос вблизи Безикской бухты представлялся особенно заманчивым. Это позволяло значительно усилить положение британского флота у выхода из Дарданелл. Среди членов кабинета «проект» премьера вызвал острую дискуссию. Наиболее решительно возражал Дерби. Он развернул последовательную аргументацию и, в частности, заявил, что «оккупация территории дружественного государства и намерение постоянно ею владеть без согласия этого государства являются абсолютным насилием над международным правом». Однако самый сильный аргумент госсекретаря прозвучал иначе: если кабинет примет предлагаемый план, то тогда «русские станут считать себя свободными в отношении данных нам обязательств по Константинополю и Галлиполи»[1275]. Вывод напрашивался сам собой: чрезмерная воинственность премьера грозила вызвать крайне негативные последствия — из инструмента сдерживания русских на пути к Константинополю и проливам она вполне могла стать средством провоцирования их к этому. Аргументация подействовала, и «проект» захватов был отложен.

Однако Биконсфилд не унимался. После заседания кабинета 22 февраля (6 марта) он пригласил Дерби на беседу и ознакомил его с «новым планом или даже лучше — измененным старым». По словам Дерби, Дизраэли предложил заявить султану, что если он желает избавиться от присутствия британского флота в Мраморном море, то «мы могли бы удалить его в случае согласия на нашу оккупацию Митилены или какого-нибудь другого острова в качестве морской базы до того времени, пока конференция не закончит свою работу»[1276].