где находился в момент нападения. Гай отпадает. Поэтому давайте сперва уточним, кого конкретно вы хотите обвинить в нападении на вас? Вильсона или меня?

Джин наконец обрела дар речи:

– Нет, вы определенно сумасшедший. Вы это отрицаете, но так оно и есть. Вы все перевернули с ног на голову.

– Например?

– Абсолютно все. Я не говорила полиции о куртке и байете.

– Тогда кто?

– Гай. Я при этом присутствовала. Они продержали меня в участке всю ночь. Хотели, чтобы призналась, но я отказалась. Потом пришел Гай и ради того, чтобы меня отпустили, выложил им все как на духу. Он сказал, что Порции Тритт не было ночью в его комнате, тем самым опровергнув свое алиби. Вот потому-то его и арестовали. Но в газетах об этом ни слова. Я рассказываю вам исключительно потому, что должна…

– Постойте-ка! – нахмурился Байсе. – Вы сказали, он опроверг алиби мисс Тритт. Гай действительно это сделал?

– Да. Она солгала…

– Но тогда он тоже солгал. А Гай никогда не лжет.

– Нет. Ему казалось, так будет легче установить… Он считал, что все сделал по-умному.

– Не вижу ничего умного.

– Конечно. Однако он был другого мнения. Я вам об этом рассказываю, потому что мне необходимо хоть с кем-нибудь поделиться. Теперь я даже рада, что вы поехали за мной и я все-таки остановилась. Мне нужна помощь. Адвокат Гая никуда не годится. Он верит, что Гай виновен. И даже предложил мне сбежать, чтобы не свидетельствовать в суде насчет пряжи. Мы с вами мало знакомы. Я могу судить о вас исключительно по тому, что читаю на вашем лице. Еще час назад я не исключала, что это вы убили отца Гая и стукнули меня по голове. Но теперь я точно знаю, что ошибалась.

– Уже кое-что. Ну и как вы поняли, что я не преступник?

– Нашла настоящего. Оказалось довольно брошенного на меня взгляда, когда закричал козодой. Быть может, это звучит глупо, но я абсолютно уверена. Словно своими глазами видела, как он это сделал.

– Возможно… – вкрадчиво начал Байсе, – вы имеете в виду Вильсона.

– Нет. Я говорю о Лео Кранце. – (Индеец издал короткий гортанный звук, а Байсе молча уставился на Джин.) – Я уверена. Абсолютно уверена. Но как мне это доказать?

Вильсон снова издал гортанный звук. Байсе облегченно вздохнул:

– Не исключено. Значит, Кранц. Не исключено. Но вам не удастся доказать это с помощью человека, умеющего имитировать крик козодоя. Вы даже мне ничего не докажете.

– Черт возьми! – раздраженно выпалила Джин. – Я и не собираюсь вам что-то доказывать! Если вы настоящий друг Гая, то не станете требовать доказательств, а поможете их найти! Чем я и занималась сегодня у Бартов. Но сейчас я просто ума не приложу, что делать дальше.

– Ну ладно. Я ведь уже говорил, что не слишком быстро соображаю. Что ж, я готов вам поверить на слово, хотя это вряд ли поможет нам вытащить Гая из тюрьмы. Мне, конечно, до него как до луны. Гай всегда был умнее меня. Вы, похоже, идете верным путем. Если у вас есть какие-нибудь идеи, я к вашим услугам…

– Даже и не знаю, – нахмурилась Джин. – Была одна, но я уже использовала ее. Но как такое может быть, чтобы человек совершил преступление, например убийство, и остался безнаказанным, потому что ничего невозможно доказать? Ведь существует масса улик… конечно, не орудие убийства, ведь оно осталось в гробнице. И не отпечатки пальцев, поскольку он был в перчатках. И пусть никто не видел, как он идет к гробнице и выходит оттуда… хоть что-то должно быть. Например, куртка. Он наверняка надел куртку Гая. Убийца мог незаметно достать ее из стенного шкафа в холле. Но что он сделал с ней потом? Он не повесил куртку обратно в шкаф, иначе полиция нашла бы ее. После того как в руке Вэла Кэрью был обнаружен обрывок нитки, полиция землю носом рыла в поисках байеты, следовательно, куртки в доме не было. Если Кранц ее где-то спрятал, то где и зачем? И каким образом он проник в комнату Гая в тот день, когда я приехала в Лаки-Хиллз? Кранца там не было. Вот видите, мистер Байсе? Всегда найдется какая-нибудь идея, пусть и не самая удачная. Вопрос: где находилась куртка начиная с утра убийства и кончая тем днем, когда Гай отдал ее мне?

– Куртка имелась у меня.

У Джин глаза полезли на лоб. Байсе повернулся и уставился на индейца. В свете огней автозаправочных станций лицо Вильсона казалось совершенно невозмутимым.

– Что-что у тебя имелось?! – воскликнул Байсе. – Брось свои чертовы шутки!

– Я? – проворчал Вильсон. – Никаких шуток. Куртка младшего имелась у меня.

– Когда именно?

– Все время. Как она говорит.

– Где ты ее взял?

– Она имелась у меня. Когда в то утро в мою голову вернулась жизнь. Когда в мою голову вернулась жизнь, я стараюсь освободиться. Сперва руки, потом рот, потом ноги. Я оглядываюсь вокруг. Я вижу куртку младшего на траве у изгороди. Потом вижу открытую дверь. Я иду посмотреть. Я вижу мужчину Цианины мертвым. Я иду, подбираю куртку и качаю головой. Я думаю, сын Цианины – большой проклятый дурак. Он убивает мужчину Цианины и оставляет куртку. Каждый может ее найти. Может, он не проклятый дурак. Может, он снимает куртку, когда связывает меня, и потом, когда убивает мужчину Цианины, он просто забывает. Оставляет куртку, так как просто забывает, значит это не проклятый дурак. У меня много тайных мест для вещей. Никто не найдет. Я кладу куртку в тайное место, иду в дом увидеть младшего. Там другая женщина. Он не очень удивляется. Снова проклятый дурак. Он посылает меня сказать тебе…

– Ты, чертов придурок! – рассердился Байсе. – Все это время ты думал, что Вэла убил Гай, а я все это время считал убийцей тебя! Ты сказал нам правду?

Индеец пожал плечами:

– Теперь эта женщина говорит, это Кранц убивает мужчину Цианины. Хорошая хитрость. Младший в тюрьме, вытащи его оттуда. Вытащи его, посади туда Кранца, и все в порядке.

– Где ты прятал куртку?

– Может, покажу тебе, – проворчал Вильсон.

– Не сомневаюсь. Скажи, ты отнес куртку в комнату Гая в тот день, когда он ее обнаружил?

– Я? Само собой.

– Ну и зачем ты так сделал?

– Думаю, может, младший волнуется, где куртка. Я не вор. Я не должен хранить. Приходит хороший день, я достаю куртку из тайного места, несу в его комнату.

– Вильсон, ты говоришь правду?

– Много правды, мой друг Байсе. Много.

Секунду-другую Байсе молча буравил индейца глазами,