Шокли с радостью согласился, напомнив Суэйну:

– Я и без того с гильдией портных дружбу вожу, мне не в тягость.

Заручившись поддержкой Уильяма Суэйна, осчастливленный Шокли направился через рыночную площадь, но у Птичьего Креста замер; улыбка сменилась злобной гримасой. Добродушный торговец редко гневался, однако сейчас в голубых глазах сверкала ярость – он увидел Евстахия Годфри.

Семейства Годфри и Шокли приятельствовали вот уже больше века, до тех пор пока небрежное замечание, случайно оброненное десять лет назад, не привело к полному разрыву отношений. Годфри до сих пор сожалел о своем глупом поступке, но исправить ошибки не мог, а потому прикрывался неприязнью, будто броней.

Тогда, десять лет назад, он был богаче и надменнее. Малышка Иза белла и юный Реджинальд Шокли играли на соборном подворье.

– Вот я вырасту и выйду замуж за Реджинальда, – заявила девочка, подбежав к отцу.

– Благородные девицы из рода Годфри за лавочников замуж не выходят, – сухо ответил Евстахий и отогнал мальчугана, который с обиженным ревом бросился домой.

– Я тебе сам не позволю жениться на дочери этого нищего господинчика! – взъярился Шокли, узнав о случившемся.

С тех пор они даже не раскланивались при встрече, вот и сейчас прошли мимо не поздоровавшись.

– Тебя в совет сорока восьми никогда не пригласят, – пробормотал торговец в спину удаляющегося Годфри. – Уж я-то об этом позабочусь.

На углу квартала Скрещенные Ключи Евстахия Годфри почтительно приветствовал Бенедикт Мейсон.

Семейство Мейсон обитало в половине скромного дома на Кальвер-стрит, в одном из кварталов, принадлежащих Суэйну. Несколько лет назад улицу облюбовали девицы легкого поведения, но Мейсон и другие жители прихода Святого Мартина добились их выселения, обратившись к городским властям. На заднем дворе дома Бенедикт снимал мастерскую, где вместе с двумя подмастерь ями отливал колокола. Солсберийские колокола звонили в храмах всей Южной Англии, однако сейчас заказов поступало немного; чтобы прокормить шестерых детей, Мейсон по большей части выполнял медницкую и лудильную работу – котлы и сковороды приносили неплохой заработок.

Мейсон, невысокий круглолицый толстяк с острым, вечно красным носом, женился на такой же невысокой и круглолицей толстухе. Когда они с детьми прогуливались по Кальвер-стрит, то больше всего напоминали утиный выводок.

Бенедикт Мейсон входил в гильдию кузнецов (туда вступали те, кто работал с металлом, например медники и золотых дел мастера) и в общину ремесленников, которые ежегодно вносили двенадцать пенсов за поминальные молебны в церкви Святого Эдмунда и за отпевание с колокольным звоном.

Больше всего на свете Бенедикт любил отливать колокола. У кузнечного горна располагалась литейная яма, посреди которой выкладывали из кирпичей полый сердечник формы будущего колокола, а потом обмазывали его смесью глины с песком, выглаживая деревянными лопатками. По ободу колокола бежала надпись: «BEN. MASON ME MADE»[35]. Сейчас Бенедикт отчаянно надеялся, что ему поручат работу над самым важным колоколом.

Вот уже двести лет жители Солсбери мечтали обзавестись собственным святым. Каноники собора отправили в Рим посланников с просьбой канонизировать епископа Осмунда, и многолетние переговоры обещали завершиться успехом.

– Без колокола им не обойтись! – радостно вздыхал Мейсон, представляя себе великолепный колокол, с раструбом в четыре или даже пять футов, глубоким, мелодичным звоном сзывающий священников к мессе.

Основная трудность заключалась в том, что капитул следовало уговорить. Бенедикт Мейсон был человеком скромным, но настойчивым. Вот уже несколько недель он обхаживал священников и даже рассказал о своем замысле Уильяму Суэйну. Увы, торговца занимало только восстановление церкви Святого Фомы, а каноники не обращали внимания на просьбы простого ремесленника. Мейсон, понимая, что они скорее прислушаются к словам важной особы, вспомнил о Годфри – тот был джентльменом и водил знакомство с самим епископом. По счастливой случайности Мейсон и Годфри встретились на рыночной площади у Птичьего Креста.

Мейсон отвесил Годфри глубокий поклон и осведомился, не выслушает ли достопочтенный джентльмен просьбу скромного ремесленника.

– До епископа Осмунда никому в городе дела нет, даже Суэйну, – бойко начал Бенедикт и пустился в пространные объяснения о том, как лучше всего почтить святого.

Годфри, внимательно выслушав колокольного мастера, пришел к выводу, что тот прав – горожане собором почти не интересовались: ни библиотекой в клуатре, ни новыми контрфорсами, возведенными для снятия избыточной нагрузки с колонн средокрестия, ни шпилем, требующим срочной починки. Подумать только, в колокольне лавку устроили!

– И что ты предлагаешь? – нетерпеливо спросил Годфри.

– Новый колокол отлить, чтобы звоном священников к мессе созывать.

– И чем же я могу помочь?

– К вашему мнению люди прислушаются, – убежденно произнес Бенедикт Мейсон. – Вы джентльмен, с епископом дружбу водите, вас горожане уважают. А я ради святого Осмунда самый лучший колокол отолью и за работу недорого возьму…

Сердце Годфри взволнованно забилось. Чем дольше он раздумывал над неожиданным предложением, тем больше им проникался. Заботы горожан его мало интересовали, хотя и задевало то, что Суэйн, собирая деньги на восстановление приходской церкви, обратился не к Годфри, а к богатым землевладельцам Сарума. Разумеется, денег у Годфри не было, однако такое подчеркнутое невнимание обижало. А вот замысел Мейсона пришелся Евстахию по душе – гораздо больше чести стать покровителем собора, собрать деньги на колокол. Опять же внимание епископа привлечь…

– Ты прав, – ответил он колокольному мастеру. – Приходи ко мне завтра, посмотрим, как это лучше устроить.

Джона Уилсона горожане прозвали Пауком – тому было несколько причин. Во-первых, он всегда одевался в черное; во-вторых, походка его была странной, резкой и дерганой – он то застывал на углу рыночной площади, то срывался с места и уходил, да так, что проследить за ним было трудно. Вот уже полвека никто в Саруме не мог даже приблизительно объяснить, какими путями Уилсоны, начиная с Уолтера и Эдварда, сколотили состояние, о размерах которого можно было только гадать. Отец Джона нажился на торговле парчой и шелком – впоследствии выяснилось, что товар был подпорченным. Ходили слухи, что недавно торговый корабль Джона Уилсона захватил французское судно с богатым грузом: Англия вела войну с Францией и пиратством это не считалось. Поговаривали, что Уилсон богаче Холла и Суэйна, но точно этого никто не знал – дела свои торговец вел скрытно и, как паук, оплетал округу невиди мой паутиной своих связей. Ремесленнических гильдий он сторонился, и в городе его недолюбливали. Сын его Роберт занимался делами в порту Саутгемптона, в Сарум наезжал редко и, по слухам, во всем походил на отца.