вещей маловажных и мелких. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что там, где присутствует эта вежливость, разногласия менее глубоки, столкновения менее ожесточенны, отечество сильнее и счастливее. Но это уважение мнений другого дается только длительным усилием, и я не знаю лучшего способа обуздать в себе нетерпимость, являющуюся природным инстинктом, чем философская культура. Аристотель говорил, что в государстве, где все граждане были бы друзьями науки и размышления, все были бы дружны между собой. Конечно, он не имел в виду, что наука подавляет дискуссию; но дискуссия отчасти теряет свою ожесточенность, а борьба – свою напряженность, если их перенести в мир чистой мысли, мир доброты, меры и гармонии. Ибо идея – подруга идеи, даже идеи противоположной; а серьезные распри, гражданские разногласия всегда возникают оттого, что мы смешиваем наши грубые человеческие страсти с идеями, составляющими божественное начало в нас. Но чтобы очистить интеллект, освободить его от страстей, а стало быть, и от предрассудков, нужно показать ему, что самые, казалось бы, разноречащие учения имеют общую основу, что они исходят друг из друга в процессе медленной эволюции, что чаще всего, ополчась против мнения другого, мы осуждаем также и свое собственное, и что само заблуждение является источником истины. Следовательно, главная цель философских занятий – доказать нам это со всей отчетливостью. Эту настроенность ума, которую обывательское мнение обвиняет в скептицизме, общую для тех, кто изучал философию, я называю терпимостью, широтой взглядов, учтивостью, вежливостью. И теперь вы поймете, друзья мои, почему вежливость не получает специального приза: по правде говоря, все награды, которые мы сегодня вручаем, отчасти присуждены и ей. Идет ли речь о математике или о классических текстах, о науке или метафизике, приобщают ли вас к великим учениям древних философов или учат самостоятельно думать и писать, университетское образование, придавая уму гибкость и ловкость, наполняя его знаниями, внушая ему терпимость и любовь к истине, развивает в избранных душах вежливость ума, отличающую светского человека, вежливость сердца, без которой милосердие было бы неполным, и вежливость убеждения, лежащую в основе гражданского согласия и величия отечества.

Об интеллекте

Речь при вручении наград в лицее Вольтера

Дорогие воспитанники,

Прежде всего позвольте мне поблагодарить вашего замечательного и всеми любимого директора за большую честь, оказанную мне приглашением председательствовать на этом торжестве, по благосклонному выбору г-на министра. Разрешите также поделиться с вами той радостью, которую доставил мне приход сюда. Ваш дом еще новый, ваша семья возникла недавно, у вас нет предшественников. Но если продолжение традиции – дело весьма почетное, то создание новой традиции нередко и сложнее, и похвальнее. Я знаю, что та традиция, которую вы создаете своим трудом, превосходна; и я счастлив и польщен правом быть председателем на празднике, где вы получаете столь заслуженные награды.

Вы только что прослушали прекрасную и глубокую лекцию о независимости духа и независимости воли. Эти качества не приходят к нам сами собой, нужно, чтобы мы пришли к ним: мы должны овладевать ими путем усилия. Именно усилие внутренне раскрепощает нас; только оно обладает освобождающим действием. Я хотел бы теперь сказать вам несколько слов о том, что я назову творческой способностью усилия. Это чудесная способность. Она преображает все, к чему ни прикоснется. Грошовый свинец она переплавляет в чистое золото; из малого извлекает многое, из ничего – нечто. Нет качества столь же драгоценного, таланта столь же редкого, какие мы могли бы приобрести, возведя свою волю на уровень необходимого сосредоточения, и будь я совершенно уверен в том, что достиг этого уровня, я отверг бы, как бесполезные дары, лампу Аладина и волшебную палочку фей.

В лицее у меня был товарищ, которого я не предложил бы вам в качестве примера для подражания: по мнению всех его учителей, он был не очень старательным и не очень умным. С этой репутацией он переходил из класса в класс, не делая ничего, чтобы ее изменить. Не спускаясь в ранг худших, он оставался всегда так далек от лучших, будто убедил себя, что нужно остерегаться крайностей и что добродетель находится посредине. Его посредственность усугублялась невезением – несколько раз он провалил экзамен на степень бакалавра; я потерял его из виду в тот самый момент, когда встал вопрос о том, кто устанет раньше: он – выдвигать свою кандидатуру в Сорбонну или его судьи – наблюдать, как он возвращается вновь… Я встретил его через двадцать лет: он стал врачом, не то чтобы великим, но искусным, очень уважаемым, много консультировавшим: он завоевал признание, чуть ли не славу, и, что гораздо удивительнее и важнее, он стал умным. Я узнал тогда, что он, прельщенный и захваченный изучением медицины и в особенности врачебной практикой, как бы внутренне собрался, напряг всю энергию своей души, сосредоточил в одной точке рассеянное дотоле внимание, призвал на помощь всю силу воли и чувства; благодаря одному из внутренних переносов силы, более частых, чем полагают, словно поднимая от сердца к голове массу накопленной таким образом энергии, он стал тем, кем хотел быть, – умным человеком.

Значит, дорогие мои друзья, интеллект (в особенности интеллект зрелый, который человек использует в науках, искусствах и в повседневной жизни) не является тем, что, быть может, представляет себе кое-кто из вас: это не дар, распределенный раз и навсегда между всеми людьми, не заброшенное сверху зерно, переносимое то туда, то сюда порывами ветра. Остережемся смешивать с интеллектом как таковым те, порой очаровательные, цветы, которые произрастают на нем. Если ваш товарищ обладает хорошей памятью и определенными способностями, если он остроумен и изобретателен, вы назовете его умным. И, безусловно, эти способности часто являются внешним признаком интеллекта, а живость придает ему известное очарование. Но интеллект – это нечто иное.

О человеке, который хорошо говорит и еще лучше слушает, сразу же замечает основные линии излагаемой темы и, часто неспособный выйти за пределы этого неполного видения, довольствуется им, даже извлекает из него кажущиеся ясными простые идеи, который, таким образом, быстро схватывает во всяком вопросе именно то, что необходимо для внешне правильного рассуждения о нем, который, наконец, знает меру и говорит и пишет на одну и ту же тему лишь в течение ограниченного времени, достаточно долгого, чтобы подчеркнуть то, что он знает, и достаточно краткого, чтобы умолчать о том, чего он не знает, – вы также скажете, что он умен. И я признаю, что эта интеллектуальная ловкость обычно связана с определенными умственными способностями, что она может принести немалую пользу, если ее умеряет забота об истине, что всем нам необходимо умение схватывать в целом, извне, массу вещей,