22-го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находилсяс своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партиейбыл на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил забольшим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных,отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно отлазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт былоизвестно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией),ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: всезнали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое изэтих больших отрядных начальников — один поляк, другой немец — почти в одно ито же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своемуотряду, с тем чтобы напасть на транспорт.

— Нет, бг`ат, я сам с усам, — сказал Денисов, прочтя этибумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имелслужить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он долженлишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальствогенерала-поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, чтоон уже поступил под начальство немца.

Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, бездонесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этоттранспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревниМикулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шлибольшие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся отдороги на версту и больше. По этим-то лесам целый день, то углубляясь всередину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из видудвигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близкоподходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязифранцузские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и досамого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, неиспугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым,который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в верстеот Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить изабрать всех разом.

Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил ксамой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчасже, как только покажутся новые колонны французов.

Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследоватьдорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска.При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двестичеловек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливалоДенисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно былиэти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человекаиз неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такоюпоспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живымтолько мальчишку-барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказатьположительно о том, какие были войска в колонне.

Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы невстревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при егопартии мужика Тихона Щербатого — захватить, ежели можно, хоть одного из бывшихтам французских передовых квартиргеров.

Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт былиодного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдругприпускал косой, крупный дождь.

На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке ипапахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь,косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченноприсматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородойлицо его казалось сердито.

Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупномдонце ехал казачий эсаул — сотрудник Денисова.

Эсаул Ловайский — третий, также в бурке и папахе, былдлинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлымиглазками и спокойно-самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя инельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первомвзгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, — чтоДенисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было,что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который селна лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою,существо.

Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок-проводник,в сером кафтане и белом колпаке.

Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке согромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер всиней французской шинели.

Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошадимальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держалсякрасными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, своибосые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятыйутром французский барабанщик.

Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей иизъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто вофранцузской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие игнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казалисьстранно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, иседла, и поводья — все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, иопавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись,стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, ине пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. Всередине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлахказачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водоюколеям дороги.

Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге,потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.

— Э, чег`т! — злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы,плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов былне в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главноеоттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка невозвращался.