А теперь приготовьтесь к небольшому потрясению, проще сказать — шоку. В 1918 году, в

смутные времена начального становления на Херсонщине Советской власти, в городе

после многолетнего отсутствия объявилась… Клавдия Ильинична.

Учитывая царящую разруху, голодные и холодные будни, прозябание горожан в

небывалой разобщенности, ее появление было мало замеченным. Во всяком случае, на то, что она даже не сочла нужным посетить могилу бывшего супруга, никто не обратил

внимания. Людям было не до нее.

За это время в их доме сменилось несколько хозяев. Теперь в нем располагались какие-то

хозяйственные службы новой власти. Здесь же занимала две небольшие комнатки Пелагея

Устиновна Забиякина, в прошлом — прислуга семьи Сочевановых. Она работала

дворничихой, начальство неплохо к ней относилось, не возражали, когда старуха, по

старой памяти, приютила у себя бывшую хозяйку.

Жили они скромно, незаметно. Клавдия Ильинична большую часть времени проводила

дома. Пелагея на службе получала продуктовую карточку. Мне не хотелось бы чего-либо

домысливать, но, скорее всего, у бывшей хозяйки имелись какие-то ценности. Как она их

сохранила за столько лет, или откуда взяла, мне неизвестно. Сведущие люди утверждали, что Пелагея Устиновна изредка появлялась на Забалковском рынке, делала там украдкой

покупки хорошей дорогой снеди.

…Осень 1920 года была необычно дождливой. Сильные заморозки чередовались с

оттепелями. В ноябре вдруг набухли и стали отбивать маленькими листочками почки

сирени. Зачастили небывалые для тех мест поздней осенью густые утренние туманы.

В самом конце декабря по улице Витовской, в некотором отдалении от дома Сочевановых, медленно, казалось, бесцельно, прохаживался высокий молодой человек в видавшей виды

солдатской шинели.

Подметая улицу, Пелагея Устиновна почему-то обратила на него внимание, присмотрелась, и вдруг, охнув, упустила метелку и прижала ко рту руку в штопаной

варежке. Не стану описывать то, чего не видел: сцену встречи безвестно пропавшей

матери с невесть откуда взявшимся сыном. Судя по тому, что произошло дальше, вряд ли

она была слишком теплой. Но то, что мне стало известно из документов, расскажу.

Итак, в конце декабря 1922 года в свой старый херсонский дом вернулся с фронта и

встретился с матерью старший из двух братьев, Глеб. Клавдия Ильинична узнала от него, что после смерти отца братья недолго прожили у тетки в Майкопе, затем прошли

ускоренный выпуск Екатеринодарского пехотного училища и были произведены в

офицеры. Застали Первую мировую, затем, в гражданскую — служба у генерала Слащова.

Вначале братья служили в одном полку, потом их военные судьбы разошлись. В

последнее время младший брат, подполковник Борис Сочеванов командовал отдельным

374

пантонно-саперным батальоном. Ну а Глеб служил в штабе 16-й общевойсковой армии

старшим офицером оперативного отдела.

С трудом подбирая слова, Глеб сообщил матери, что в ходе Перекопско-Чонгарской

операции Борис с большей частью своего батальона навеки остался в Сивашских гнилых

топях. Об этом ему рассказал один из немногих уцелевших офицеров, личный адъютант

командира и невольный свидетель его гибели.

Самом Глеб со штабом армии в то время находился в Севастополе, но эвакуироваться на

судах союзников он не успел. Ему повезло — или Бог помог! — избежать массовых

расстрелов офицеров по приказу Бела Куна и Розалии Землячки, прокатившихся по всему

Крыму. Вначале эти большевики, уговаривая офицеров сложить оружие, клятвенно

гарантировали сохранить им жизнь, но своего слова не сдержали. Как потом говаривала

Землячка, это была маленькая военная хитрость. Хитрость на самом деле была маленькая, но погибло из-за нее более тридцати тысяч человек. Такие дела.

В общем, когда Глеб понял, что происходит, осталось только идти куда глаза глядят.

Решил искать приюта в своём городе детства. Пробирался темными ночами, и вот пришел.

Мать его слушала отстраненно, несколько раз почему-то уточняла: кто он на самом деле –

Глеб или Борис? Действительно — Глеб? Он уверен, что Глеб? Или все же — Борис?

Эти вопросы были непонятны, порождали какую-то тревогу, он не понимал, чего мать

хочет, переводил разговор, но, когда стал ей рассказывать о смерти отца, Клавдия

Ильинична не захотела его слушать и ушла в комнату Пелагеи.

О себе она сыну так ничего и не рассказала, да и он после столь длительной разлуки

держался с матерью несколько отчужденно.

Жить в одной комнате им было не очень удобно, но разве родные люди после долгой

разлуки обращают внимание на удобства?

Вместе их жизнь продолжалась недолго. Через пару недель поздно вечером, ближе к ночи, на улице остановился мотор и к ним постучали. Зашли четверо. Странное дело, обыска не

было. Глеб собрался по-военному быстро. Пелагея неловко отводила лживые глаза, сразу

стало ясно, кто навёл. Мать куталась в черную узорчатую шаль, дрожала и молчала. Мне

удалось достать фотографию того, кто лично проводил первые допросы задержанного

офицера. Это Витольд Лацетович Лангенс, председатель уездной Чрезвычайной комиссии

собственной персоной. В прошлом — пекарь. За долго до революции по уголовному делу

за изнасилование и убийство малолетней был осужден и пожизненно сослан на каторгу на

остров Сахалин.

Витольд Лангенс

После смуты объявил себя политкаторжанином и вот каких достиг высот. Через некоторое

время он пойдет на повышение в Одессу. В 30-м году, уже в должности замнаркома, будет

валяться в ногах у молодого, опьяненного властью следователя, целовать ему сапоги и не

применять к нему пыток допроса третьей степени. Но всё это еще впереди.

В 1020 году Чрезвычайка находилась в здании бывшего областного архива. О том, что

слышали и видели его стены лучше не говорить. Здесь же, на исходе третьих суток

375

пребывания (пролетарский суд суров и справедлив!) Глебу объявили приговор — высшую

меру социальной защиты, отвели в подвал и расстреляли.

Мечтая о справедливости, мне пришло в голову попытаться выяснить, кто привел

приговор в исполнение, другими словами, узнать имя палача. Попробовал через товарища, помощника губернатора. Напрасное дело. Секретная служба по-прежнему хранит свои

тайны. Хотя, в частном порядке мне намекнули, что при мудром большевике Лангенсе для

поддержания высокого духа и братского единства боевого коллектива расстрелы

проводили все сотрудники ЧК. Без исключения. Включая трех негласных оперативных

работников: двух секретарей- машинисток и буфетчицу.

Наверное, поэтому комиссар Лангенс, обмениваясь передовым опытом с коллегами из

других городов, не уставал гордо повторять: — Мы с вами не какие-нибудь карательные

органы, мы настоящее боевое братство, вот кто мы!

Итак, невезучего Глеба Сочеванова расстреляли, а в доме с верандой продолжалась своя

жизнь. На протяжение последующих лет Клавдия Ильинична — даром, что интеллигентка

и хрупкого сложения — крепко избивала свою соседку, дворничиху Пелагею. Однажды, после очередного