Джоан снова посмотрела вслед удаляющемуся Килдэру. Теперь его золоченый дублет больше не казался ей таким сияющим, а в сером октябрьском свете его фигура казалась почти зловещей.

А потом она увидела ту женщину с рыжими волосами.

На этот раз она без труда выяснила, кто это. Макгоуэн все еще стоял рядом, и он тут же сообщил:

– Это жена Уильяма Уолша. У меня были кое-какие дела в их краях. Она почти не бывает в Дублине.

– Уильяма Уолша, адвоката? – уточнил Дойл. – Говорят, он достойный человек. Вы их не приведете? – спросил он Макгоуэна.

Уильям Уолш с удивлением посмотрел на жену:

– Будет очень странно выглядеть, если ты откажешься.

Уолш был высоким и худощавым мужчиной с коротко подстриженными седыми волосами, его добродушное лицо носило отпечаток какой-то смутной тревоги, а крепкий волевой подбородок напоминал о его воинственных предках. Он не мог взять в толк, почему его жена не хочет разговаривать с Дойлами, если им выдалась такая замечательная возможность, и хотя он уже привык к переменчивому настроению Маргарет, на этот раз он все же решил проявить твердость.

– Это не те люди, которых мне хотелось бы оскорбить, – мягко упрекнул он жену, и она пусть с неохотой, но пошла с ним.

Дойл любезно приветствовал их. Маргарет он показался довольно искренним. Джоан Дойл мило улыбнулась.

– Я знаю, кто вы, – сказала она Уильяму Уолшу и добавила с улыбкой, уже обращаясь к Маргарет: – Я знаю о вас все.

Это была одна из расхожих фраз, которые могут означать либо все, либо ничего. Маргарет не ответила, только внимательно посмотрела на нее.

Говорил в основном Дойл, но видно было, что ему хотелось услышать мнение Уолша по разным вопросам. У Маргарет сложилось впечатление, что олдермен гордится тем, что знаком с каждым, кто имеет хоть какой-то вес в Пейле, и, зная, что Уильям Уолш – юрист, Дойл решил и его узнать поближе. Насколько она могла судить, он тоже произвел на Уолша впечатление.

Все это время ни одна из женщин не принимала участия в разговоре. Но потом мужчины заговорили о своих семьях.

– Уверен, вы родня Уолшу из Каррикмайнса, – заметил Дойл.

Это был знак, вежливое признание положения адвоката среди сквайров.

– Родня, да, – любезно ответил Уильям.

– Мы как раз недавно говорили здесь о Толботах из Мэлахайда, – продолжил Дойл с видимым удовольствием. – Моя жена хорошо их знает, – он чуть заметно подчеркнул это, – она ведь сама из Батлеров. Вы, возможно, знакомы с ними?

– Чуть-чуть, – честно ответил Уильям Уолш, а потом добавил со спокойной улыбкой: – Мэлахайд очень далеко от нас.

И тут Джоан Дойл повернулась к Маргарет:

– Конечно, едва ли вам захочется туда ехать. Это же через весь Фингал.

Ее слова прозвучали совершенно безобидно. И Маргарет поняла: никто, кроме нее самой, не понял, что на самом деле подразумевала жена Дойла. Она ведь сказала: «Я все о вас знаю». И теперь исподтишка унижает Маргарет, пользуясь этим. Безусловно она знала, что семья Маргарет родом из Фингала. Должно быть, Толботы рассказали ей, как лишили ее всего. Горькие воспоминания об этом не угасли за прошедшие годы. И теперь жена олдермена решила подразнить ее, прикрываясь дружеской беседой. Жестокость этой маленькой темноволосой женщины заставила Маргарет задохнуться.

Но никто ничего не заметил, и через мгновение разговор уже перешел на новую семинарию, а потом и на самого графа Килдэра.

– Должен заметить, – сказал Уолш олдермену, – что граф был весьма добр ко мне. – И в самом деле, их появление в Мейнуте в тот день было отчасти проявлением благосклонности. – Ведь именно благодаря ему, – пояснил он, – я только что получил от Церкви большой надел земли.

Если англичане в Пейле гордились тем, что поддерживают Церковь, то и Церковь, в свою очередь, была добра к ним. Будучи юристом, Уильям Уолш помогал нескольким монастырям, в том числе женскому, дела которого много лет до самой своей смерти вел его отец. Церковь имела право вознаграждать местных сквайров, сдавая им в аренду землю за весьма скромную плату. Род Уолшей, без сомнения, принадлежал к классу джентри и на протяжении многих поколений поддерживал некоторых известных деятелей Церкви, поэтому как никто другой заслуживал такого вознаграждения, однако именно благожелательное отношение Килдэра помогло ему получить в аренду одну монастырскую ферму за почти смешную плату.

Маргарет хорошо понимала, что, сообщая об этом Дойлу, ее муж таким образом намекал олдермену о том, что пользуется благосклонностью графа Килдэра, а также о том, что весьма активно занят накоплением богатства.

Похоже, Дойл был весьма впечатлен.

– А вы не хотите выдвинуть свою кандидатуру в парламент? – спросил он.

Хотя предполагалось, что ирландский парламент представляет весь остров, на деле почти все его тридцать или сорок членов были из Дублина или из Пейла. Власть парламента, конечно, ограничивалась английским королем, но стать его членом было весьма почетно.

– Я думаю об этом, – кивнул Уолш. – А вы?

В парламенте было несколько богатых торговцев.

– Я тоже, – признался Дойл и бросил на Уолша взгляд, который должен был означать: «Поговорим позже».

Во время этой беседы Маргарет молча наблюдала за ними. Она знала, как много ее муж работает ради семьи, это было одно из тех качеств, которые она в нем любила, и радовалась его успехам. Против Дойла она в общем ничего не имела. Вот только если бы он был женат на ком-нибудь другом…

Разговор продолжался. Мужчины теперь обсуждали короля. Маргарет не прислушивалась, но вдруг жена Дойла сказала мужу:

– Ты должен им рассказать ту историю, что рассказал мне только что.

И олдермен снова заговорил о двух советниках, казненных королем.

– Эти Тюдоры совершенно безжалостны, они, пожалуй, даже хуже, чем были Плантагенеты, – услышала Маргарет слова Дойла.

Едва он произнес это, как ее мысли тут же вернулись к тому роковому походу во времена ее детства, когда ирландские джентльмены столь неразумно вторглись в Англию и Генрих Тюдор убил их всех. Впервые за многие годы перед ней вдруг возникло счастливое, взволнованное лицо ее милого брата, перед тем как он отправился навстречу смерти, и ее охватила печаль.

Она не слушала. А говорила теперь жена Дойла.

– Мой муж очень осторожен, особенно с англичанами. Он говорит, – и Маргарет показалось, что жена Дойла покосилась в ее сторону, проверяя, слушает ли она, – что те, кто пытается противостоять Тюдорам, должны потом винить только себя.

Та же короткая фраза, те же слова, которые она уже употребила, говоря о наследстве. Возможно ли, чтобы эта женщина была настолько бессердечной, настолько подлой, что вот так, походя, упомянуть о гибели ее брата?