– Мой муж говорит, что хлопотать о безопасности наследства следует до того, как кто-то умрет, а не после, – ответила ей Джоан. – Он ужасный человек, – со смехом продолжила она. – Знаете, что он говорит? – И, подражая голосу олдермена, заговорила немного громче: – «Лишившиеся наследства всегда виноваты сами».

Именно эти последние слова и услышала Маргарет, когда Джоан рассмеялась и обернулась, чтобы посмотреть на нее.

Если обычно люди слышат то, что хотят услышать, то все ожидания Маргарет, должно быть, исполнились в этот момент. Сомнений у нее не оставалось: она услышала то, что услышала. Эта богатая утонченная дублинка, чья семья украла наследство у ее несчастного отца, высмеивала ее перед этими женщинами и публично оскорбляла ее. Ну что ж, подумала Маргарет, пусть попробует посмеяться мне в лицо.

– Скажите, – невозмутимо прервала она их, – как бы вы себя чувствовали, если бы сами лишились наследства? – И ледяным, немигающим взглядом уставилась на Джоан.

Джоан Дойл, конечно, посмотрела на Маргарет, но совсем иначе. Она подумала, что, пожалуй, немного невежливо незнакомке вот так вмешиваться в разговор, да и приходить на праздник с таким унылым лицом тоже не следовало. Однако не в ее привычках было судить других. К тому же у этой суровой на вид женщины были самые прекрасные в мире волосы.

– Я не знаю, – искренне ответила Джоан, а потом, желая немного поднять настроение незнакомки веселой шуткой, с улыбкой добавила: – Но мне кажется, я бы это выдержала, будь у меня такие же волосы, как у вас.

Едва она успела это сказать, как одна из женщин отвлекла ее, показывая на всадников на мосту; муж Джоан махал ей рукой.

А когда она снова обернулась, рыжеволосая уже исчезла. Джоан стала спрашивать, не знает ли кто-нибудь эту женщину, но никто ее не знал.

Однако уже через месяц ей пришлось узнать это самой.

Если и было что-то, чем особенно гордились англичане в Пейле, так это их религия. Разумеется, их язык, законы и обычаи тоже играли важную роль, но что было настолько важным, что помогло бы им сплотиться за три столетия жизни на острове бок о бок с ирландцами и доказать их превосходство даже над самыми лучшими из коренных жителей этой страны? Что давало им моральную опору? Ответ прост.

Англичане ощущали свое превосходство, потому что принадлежали к Римской католической церкви.

Конечно, коренные ирландцы тоже были католиками. Но за пределами Пейла, на огромных пространствах внутренних земель, все знали, что Кельтская церковь жива, как прежде. Разводы позволялись, священники женились, монастыри управлялись местными вождями, – короче говоря, местная Церковь была все так же терпима ко всем тем явлениям вырождения, которые папа римский просил англичан изничтожить, когда те только впервые вторглись на остров. Для англичан в Ирландии все было ясно как день: истинный католицизм, то есть римский католицизм, существует только в пределах английского Пейла.

И действительно, во всем христианском мире никто не был более предан папе римскому, чем английское королевство. В Германии или в Нижних Землях – Бельгии и Люксембурге – могли терпеть еретиков-протестантов, тех, кто следовал учению Лютера и других ему подобных, кто угрожал надлежащему католическому порядку. Но только не в Англии. Молодой Генрих VIII и его преданная жена Екатерина, испанская принцесса, заботились об этом. Король Англии ненавидел протестантов и всегда был готов казнить их. Вот почему англичане в Ирландии могли искренне заявлять:

– Мы – стражи истинной римской веры!

Но кое-что в Ирландии долгое время упускали из виду. Церковь была хранителем культуры и науки; высшее духовенство почти всегда было образованным. Но в самой Ирландии университетов не было. И честолюбивые молодые люди, желавшие принять сан, были вынуждены ехать в Париж или Италию, или, что случалось куда чаще, в Оксфорд или Кембридж. И вот, в 1518 году был сделан первый шаг к тому, чтобы исправить эту ситуацию.

Компания подобралась весьма приятная. Дойл, высокий и красивый, в великолепной охотничьей меховой шляпе, к которой он приколол круглую брошь, усыпанную драгоценными камнями. Джоан, в роскошном коричневом бархате, расшитом жемчугом, со счастливым видом сидела рядом с ним. Карета была хороша – с мягкими сиденьями, с шелковыми занавесками на окнах. Кроме Дойлов, в ней ехали Джеймс Макгоуэн с женой. Они были одеты чуть скромнее, как и подобало их менее высокому положению. Хотя Макгоуэн и мог, пожалуй, позволить себе такую же дорогую одежду, как у Дойлов, но был слишком умен для того, чтобы так одеваться. Впереди, рядом с кучером, сидел Тайди, перчаточник, он только что закончил обучение, и Макгоуэн взял его с собой. Октябрьский день был пасмурным, но кое-где между облаками проглядывало небо, и пока они ехали на запад, дождь так и не собрался. Направлялись они в Мейнут.

Замок Мейнут стоял примерно в десяти милях западнее Дублина. Он был намного больше, чем укрепленные особняки вроде Мэлахайда, и входил в число нескольких внушительных владений, которые принадлежали могущественному графу Килдэру. И не удивительно, что именно Мейнут, благодаря его близости к Дублину, который являлся центром Пейла, и был выбран графом для его нового детища.

Потому что даже если англичане Пейла и гордились своей религией, то они же и вкладывали в нее немалые средства. Особенно в Дублине. Богатые люди вроде Дойла могли отказаться потратить деньги на светские здания, но в церквях священники служили мессы за их благополучие, за что и получали щедрые пожертвования. Поэтому Фицджеральдам оставалось только предпринять что-то более масштабное.

Новое учебное заведение в Мейнуте разместилось в здании рядом с замком. В нем были большой зал, часовня и дортуар. Задумано оно было как некое маленькое закрытое сообщество для религиозного образования. Некое подобие семинарии.

– Если я хоть что-нибудь понимаю в людях, – заметил Дойл, – Фицджеральды с их непомерным честолюбием на этом не остановятся. Вот увидите, это только начало.

Все знали, что именно с таких скромных школ и начинались университеты Оксфорда и Кембриджа.

Как только здание было готово, граф созвал гостей откуда только можно, чтобы они присутствовали на церемонии освящения.

Джоан с нежностью смотрела на своих спутников. Вот ее муж – высокий, черноволосый, очень одаренный. Она знала, что некоторые люди боялись его, но с ней этот сильный человек мог быть кроток, как ягненок. А вот Макгоуэн. Он был моложе ее мужа, хотя по его довольно своеобразной внешности возраст трудно определялся. У него были жидкие волосы, слегка выпяченная нижняя губа и странная привычка широко открывать один глаз, закрывая при этом второй. Он торговал по всему Пейлу и далеко за его пределами.

– Я много знаю, – сказал ей как-то муж, – но наш друг Макгоуэн знает все.

Несколько раз он говорил ей, возвращаясь домой:

– Этот парень хитрее самого дьявола!

Однако Макгоуэн и его скромная жена всегда казались Джоан очень сердечной и доброй парой. Что ж, думала она, возможно, оба суждения были верны. Что до молодого Тайди, то с ним все было просто.