– Это неправда, – заявил он жене, не обращая внимания на отца Донала. – Тут и говорить не о чем.

Он не мог понять, почему жена вдруг решила обвинить его именно теперь. Наверное, все-таки потому, что нареченная Бреннана жила слишком близко к их дому. Взгляд жены был твердым и неподвижным, как будто она уже приняла какое-то решение. Но какое? Не кроется ли боль за этим холодным взглядом? Наверняка. Просто она хорошо скрывала свои чувства. Шон не сомневался, что, как обычно, сумеет ее переубедить, но с подружкой ему придется расстаться. Ничего не поделаешь.

– Ты это отрицаешь? – вмешался отец Донал. – И ты всерьез думаешь, что мы тебе поверим?

Раз или два Шон не смог объяснить свои отлучки, а Бреннан, бывало, приходил к ним в поисках своей жены. Один раз, всего один раз жена видела, как Шон обнял девушку за плечи, но тогда он с легкостью отделался какими-то объяснениями. Они не могли ничего доказать. Ничего. Так почему же этот высокий костлявый священник смотрит на него с таким укором, стоя перед порогом его собственного дома?

Шон всегда хорошо относился к отцу Доналу. В общем, им даже повезло, что он здесь жил. В отличие от многих священников маленьких приходов, это был человек образованный, даже в чем-то поэт. И он отлично проводил службы и таинства. Но, как и многим его собратьям, которые служили в бедных ирландских приходах, ему приходилось работать, чтобы как-то прожить. Время от времени он мог отправиться в Долки с рыбаками или даже дальше в залив, чтобы заработать немного денег. «Сам святой Петр был рыбаком», – ворчливо говорил он.

И, как многие священники Ирландской церкви, он имел жену и нескольких детей.

– Там, в английском Пейле, у вас бы их не было, – не раз напоминал ему Шон О’Бирн.

– Это всегда было в традиции Ирландской церкви, – отвечал отец Донал, пожимая плечами.

И действительно, говорили даже, что сам папа римский знал об этой традиции и предпочитал смотреть на нее сквозь пальцы. Правда, Шон не знал, венчался ли священник со своей женой, и никогда об этом не спрашивал. Сам О’Бирн всегда был добр к детям отца Донала, иногда давал им какие-нибудь мелкие поручения и помогал едой. Так что вряд ли строгий, нравоучительный тон священника сейчас выглядел уместно.

– И ты готов в этом поклясться?

Отец Донал пронизывал Шона взглядом из-под густых бровей. Это смутило его. И вдруг Шон догадался. Похоже, священник предлагал ему выход из положения? Наверное, это было нечто вроде игры. Шон посмотрел на жену, молча наблюдавшую за ним. Да, он должен ответить ей немедленно.

– Конечно готов! – даже не запнувшись, произнес он. – Клянусь Пресвятой Богородицей!

– Твой муж поклялся, – заявил священник Еве О’Бирн. – Теперь ты довольна?

Но она просто молча отвернулась.

Она не могла на него смотреть. Это было слишком больно.

Иногда, оглядываясь назад, Ева думала, что все трудности в ее жизни происходят оттого, что она отдалась мужу до заключения законного брака. Конечно, ничего необычного не было в том, что за пределами английского Пейла пары сходились еще до того, как женились официально. Отец Евы настоятельно возражал, но она была упрямицей и просто ушла к Шону О’Бирну, не дожидаясь родительского благословения. И это были самые счастливые и самые волнующие месяцы в ее жизни. Но если бы она тогда повнимательнее присмотрелась к характеру Шона, думала теперь Ева, если бы она узнала его получше, вместо того чтобы просто наслаждаться любовью… Но разве она могла думать о чем-то другом, кроме его прекрасного мускулистого тела, когда он сжимал ее в своих объятиях и так умело ласкал ее? Даже теперь, спустя столько лет, его великолепное тело по-прежнему волновало ее. Но годы страданий тоже давали о себе знать.

Когда он впервые начал погуливать? Когда родился их первый ребенок. Ева знала, что ничего необычного в этом нет. У мужчин есть свои потребности. Но в то время ей было невероятно больно. Была ли ее вина в том, что Шон с тех пор так и не прекратил изменять ей? Одно время она действительно винила только себя, но потом поняла, что это неправильно. Она всегда заботилась о своей внешности, все еще оставалась привлекательной и совершенно точно знала, что и муж так считает. Их семейная жизнь вполне устраивала их обоих, и Ева полагала, что ей следует благодарить за это Бога. Кроме того, она была хорошей женой. Земли, оставшейся у них в Ратконане, едва хватало на то, чтобы прокормиться. Вождь клана О’Бирн хотя и был их родственником, но, как и большинство местных ирландских правителей, налагал тяжкую дань за защиту и порядок, правда и сам был вынужден платить большие налоги графу Килдэру. Может, весь этот порядок и назывался английским, но на деле Килдэр властвовал над О’Бирнами так же, как всегда правили традиционные ирландские короли. И Ева наравне со своим гулякой-мужем всегда заботилась о том, чтобы обязательства строго выполнялись каждый год. Именно она следила за тем, чтобы убирали урожай, пока муж подолгу пропадал где-то в горах с их стадом, а это бывало довольно часто. Именно она присматривала за Бреннанами и другими арендаторами. Вот почему она так разозлилась, когда ее муж завел интрижку с женой Бреннана.

– Как ты мог совершить такую глупость? – набросилась она на него. – У тебя появился такой хороший арендатор, а ты решил попользоваться его женой.

Но самое главное: как он мог унизить ее подобным образом, практически в ее собственном доме? Почти двадцать лет брака, любящая жена, дети – неужели все это не имело для него никакого значения? Неужели он совсем ее не уважал? То есть на самом деле Ева возмутилась не из-за женщины как таковой. Ее оскорбила ложь, именно ложь причинила ей такую боль. Муж знал, что ей все известно, но лгал прямо ей в глаза. Неужели он даже не осознавал, какое огромное презрение к ней он выказывал своим поведением? Поэтому Ева и убедила священника заставить мужа дать клятву: в надежде, что хотя бы раз она заставит его сказать правду. Ей просто хотелось докричаться до него, что-то изменить.

Она думала, что Шон постесняется солгать священнику. Особенно потому, что рядом весьма кстати оказался этот монах. Как бы ни вел себя Шон, к религии он всегда относился с почтением, и Ева знала это. Не однажды ей доводилось видеть, как он давал деньги странствующим монахам, когда думал, что ее нет рядом. И она любила его за это. Как и большинству людей, даже тем, кто не слишком жаловал священников, не чуждых всем мирским слабостям, или оседлых монахов, ему нравилось помогать бедным странникам, которые посвятили себя тому, что несли слово Божие или ухаживали за страждущими, ведя при этом весьма скромную жизнь. Почитание святынь тоже не было чуждо ему. Однажды, когда они приехали в собор Христа, чтобы посмотреть на Бачал Изу – посох святого Патрика – и другие реликвии, что хранились там, Ева увидела в глазах Шона благоговение и даже страх. Да, возможно, Шону О’Бирну и нравилась его слава лихого парня, но, как и все другие, он по-прежнему опасался священных реликвий.

И все же он снова солгал. Он дал священную клятву так же легко, как соблазнил ту женщину. Возможно, не стоило выбирать именно отца Донала для такого дела, решила Ева. Священник слишком хорошо его знал. Шон, вероятно, решил, что не будет ничего страшного в том, если он солжет отцу Доналу. Что же касается монаха, то он был только случайным свидетелем и вряд ли мог что-нибудь изменить. Вот почему после этой неловкой сцены Ева чувствовала себя ничуть не лучше, чем прежде. Она отлично знала, что Шон теперь будет смотреть на нее с победоносной улыбкой. Она не сумела ничего добиться. Поэтому она ничего не ответила на вопрос священника и просто отвернулась.