права имели силу не в меньшей мере по отношению к римскому императору, нежели по отношению к прочим государям.

XIV. Власть, приписываемая другими церкви, что также опровергается

1. Но и Церкви принадлежали права, простиравшиеся даже на народы неведомой до тех пор части света (Витториа, «Сообщения об Индии», 21 и сл.; Айала, кн. I, 29), хотя сам апостол Павел ясно дал понять, что не имеет права суда над теми, кто вне христианства, сказав: «Ибо как я должен судить тех, кто снаружи?» (Посл. I к коринфянам, V, 12). И так как право суда, принадлежавшее апостолам, хотя и относилось в своем роде к делам земным, тем не менее было порядка Небесного, так сказать, не земного ума, то оно должно было приводиться в исполнение само собой, без помощи оружия и плети, но словом Божиим, возвещенным всем и приспособленным к частным особенностям, путем сообщения и отнятия печати божественной благодати, дабы каждому было на пользу, наконец, даже путем возмездия – не естественного, но сверхъестественного и потому исходящего от Бога, как это проявилось в Анании, Элиме, Гименее и пр.

2. Сам Христос, от которого проистекла всякая церковная власть и жизнь которого есть прообраз Церкви как таковой, объявил, что Царство Его не от мира сего, то есть не такой природы, каковы прочие царства; добавляя, что в будущем он воспользуется воинством по обычаю иных царей (Евангелие от Иоанна, ХVIII, 36; см. Петр Дамиани, кн. II, посл. 9; Бернар, посл. 221), а когда он нуждался в легионах, он сзывал легионы ангелов, а не людей (Евангелие от Матфея, XXVI, 53). И все, что Христос совершил по праву своей власти, он совершил не человеческой, но божественной силой, даже тогда, когда изгнал торгующих из храма. Плеть ведь там была лишь знаком Божественного гнева, а не его орудием, как в другом месте слюна и масло были знаком целения[1073], но не самим целебным средством. Августин в толковании на указанное место Евангелия от Иоанна пишет: «Итак, слушайте же, иудеи и язычники, слушай, обрезанный, слушайте, все земные царства! Я не препятствую вашему господству в этом мире[1074]: Царство Мое – не от мира сего. Не смейте пугать пустейшим страхом, которым устрашал Ирод Великий, когда было объявлено Рождество Христово, и предал смерти стольких младенцев, чтобы настигнуть Его смертью, проявляя жестокость скорее из страха, нежели от гнева. Царство Мое, сказал Он, не от мира сего. Чего вам более? Прийдите в Царство, которое не от мира сего; прийдите веруя и не смейте неистовствовать в страхе».

3. Среди прочего апостол Павел воспрещает епископу применять силу (Посл. I к Тимофею, III, 2). Златоуст сказал, что «повелевать, применяя принуждение», то есть принуждение, исходящее от человеческой силы», «свойственно царям, а не епископам»[1075]. И в другом месте: «Нам не дана власть воздерживать людей от преступлений принудительным решением», то есть таким, которое включает право исполнения рукой царя или военной силой или лишение какого бы то ни было человеческого права[1076]. Епископ, по его словам, действует согласно своей должности «не принуждением, но внушением» («На Деяния св. апостолов», сл. III; «На Послание к Титу», сл. I; «На Послание к фессалоникийцам», сл. IV; «О священстве», кн. II). Из сказанного достаточно ясно, что епископам как таковым не принадлежит никакого права господства над людьми по человеческому обычаю. Иероним[1077], сравнивая царя и епископа, говорит: «Тот господствует над противящимися, этот – над повинующимися».

4. Вопрос о том, могут ли сами цари начинать войну как бы в наказание против тех, кто отверг христианскую веру, нами разобран выше, в главе «О наказаниях», в совершенно достаточной мере для поставленной цели.

XV. Также воля привести в исполнение пророчества без божественного полномочия

Я также выскажу некоторое небесполезное суждение о том, что надежда, почерпнутая из толкования некоторых божественных пророчеств, не дает законных оснований для ведения войны[1078]. Ибо, сравнивая современные события с древними, я предвижу наступление великого бедствия, если тут не будут приняты необходимые меры предосторожности. Помимо того, что почти невозможно с уверенностью толковать не сбывшиеся еще предсказания, не обладая пророческим воодушевлением[1079], и сроки наступления достоверных событий могут от нас быть скрыты. И, наконец, предсказание без прямого повеления божества не сообщает никакого права, так как нередко оно допускает исполнение пророчества людьми нечестивыми или порочными действиями.

XVI. И желание получить то, что вытекает из обязательства не в силу строго формального права, но иного

Необходимо также иметь в виду следующее. Если кто-нибудь принял на себя какой-нибудь долг не в силу обязательства по праву в строгом смысле слова, но по иной добродетели, скажем, щедрости, признательности, милосердию, приязни, то это не может быть ни истребовано в судебном порядке, ни исторгнуто силой оружия. Ибо для того и другого рода действий недостаточно, чтобы то, что составляет предмет требования, вытекало из нравственного основания; но, кроме того, нам нужно иметь на это какое-нибудь право, каковое иногда сообщают законы Божий и человеческие даже на исполнение долга, проистекающего из иных добродетелей. Когда дело обстоит таким образом, тогда привходит новое основание долженствования, которое уже относится к правосудию. Если же такое основание отсутствует, то война по такой причине несправедлива, как, например, война римлян против кипрского царя, являвшаяся неблаговидной. Тот, кто оказал благодеяние, не имеет никакого права на обратное истребование милостивого дара; иначе имеется договор, а не благодеяние.

XVII. Различие войны, возникшей по несправедливой причине, и такой, в которой порок привходит извне, и разные следствия той и другой

1. Следует заметить, что нередко бывают и такие случаи, когда как будто причина войны и справедлива, но к действию привходит какой-нибудь порок, который вытекает из намерения лица, предпринимающего самое действие (Витториа, «О праве войны», 2). Это может произойти потому, что побудительной причиной, помимо оправдательной причины, служит какое-либо иное, не воспрещенное само по себе намерение, не соблюдение собственного права, как, например, жажда почестей[1080] или какой-нибудь пользы, частной или публичной, ожидаемой от самой войны. Может это произойти и тогда, когда налицо явно неблаговидное побуждение, как, например, ликование над бедствием других без уважения к добру. Так, Аристид в речи «О союзе» заявляет, что фокейцы снискали заслуженную гибель, но нехорошо поступил и Филипп, приведший их к гибели, так как он не заботился о благочестии, но предпочитал стремиться к расширению пределов своего государства.

2. «Единственная и древнейшая причина войны, – говорит Саллюстий, – есть сильная жажда власти и богатства». «Золото и другие богатства – главная причина войн», – сказано у Тацита. А в трагедии (Сенека, «Ипполит») мы читаем: