Тишина. Марина пялится в экран, разглядывая изящный флакон с двумя голубками. В голове пусто. Требуются слоган, плакат, брошюрка и план презентации. Срок — вторая неделя января. Десять дней на всё про всё.

Из-за аквариума доносится:

— Я тебе слоган придумал: «Налетай, косоглазые!»

— Не смешно, Корто.

— Ох, не люблю азиатов…

Никак не мог он забыть стычку восьмилетней давности: возвращался во Францию, и казахи на таможне…

— Заявили: не отдашь все бабки — опоздаешь на самолет. Русский, да с французским видом на жительство, — мимо этого они пройти не могли. Я б с ними обошелся, как мой папашка с министром, но тогда точно не улетел бы…

— Корто, не отвлекай.

Давно хотела такое сказать — а то обычно ей рот затыкают, мол, мешаешь изучать пищеварительный процесс у гадюк.

Курс разделили на четыре группы, у каждой — свой парфюм. Кроме “L’air du Temps” («Дух времени», дословно — «Воздух времени»), названия были вымышленные: «Поток времени», «Пламя времени» и «Почва времени». Четыре стихии, кто не понял — воздух, вода, огонь, земля.

— Корто, а что мы делаем на Новый год?

— Понятия не имею. К Макарову таскаться мне надоело. Там русские собираются — напьются, песни орут под гитару. Курят. — Денис перекосил физиономию.

— А давай в Испанию двинем?

Оторвался от компьютера, ткнул пальцем в дужку очков на переносице:

— У тебя пара тысяч евро завалялась?

На всё — сразу нет, не разобравшись.

— Воробушек едет на машине в Сарагосу, у него там квартира.

— И что в этой Сарагосе делать?

От упрямства Корто есть прок: она работу сдаст вовремя.

Как собрать воедино эти манящие словечки: «древесный шлейф из кедра, мускуса, сандала и амбры, нотки бергамота, палисандра и пряной гвоздики»? Плюс дурацкие голубки, грязная птица. Нет, не получается творить по заказу. Слоган не выдумывается, в голове одно банальное “Express your personality”. Но банальности, кстати, никого не пугают: в подмогу раздали рекламный текст. Там что-то про «провоцирующую гармонию совершенных запахов, абсолютную гармонию, что возникает при фатальном взаимопритяжении мужчины и женщины». И в ней «нет ни логики, ни здравого смысла, как и вообще в современных отношениях»… Того и глядишь — мозги сварятся, ни здравого смысла не останется, ничего, одна провоцирующая гармония. Поехать бы голову проветрить.

— Скажи своему Воробью, что бензин пополам оплачиваем.

— Да это у вас в столицу не рвутся! А в России существует понятие глухой провинции.

— Как я хотел бы там жить! — Воробушек вел машину, Марина угнездилась на переднем сиденье, а сзади развалился Денис, в дискуссии участия не принимавший.

«Хотел бы там жить»… Забавные они, иностранцы. А еще у них проблемы с дикцией возникают, когда речь о наших городищах заходит.

— Если бы я влюбился в твою подругу Катью, запросто поехал бы к ней в Но… в Нова…

— В Новочебоксарск.

— Нова…барсакс. Это далеко от Сибири?

Воробушек выяснил, что у Марины есть знакомая, которая непрочь обзавестись добрым молодцем. А то что-то все злые попадаются.

— Воробушек, Катью устроил бы бульвар Ришар-Ленуар, поверь.

Денис гоготнул. Альберто пожал плечами:

— Вы что, не любите свой город?

Нет, ну кто ж его не любит. Полжизни там прожито (вторая половина — в Чебоксарах: художественное училище, замужняя жизнь с чужими родителями, незамужняя — с канувшим бизнесменом), никому дурного слова сказать про Новочебоксарск не разрешается. Другое дело, что окна квартиры на химзавод выходят, а снизу машины — жжух! жжух! (правда, это как музыка). Летом иной раз просыпаешься от запаха серы или хлорки — а нечего с открытыми окнами спать! Город был построен во имя и в честь химзавода, и всякий, кто сюда ехал, знал, что селиться надо с подветренной стороны. Либо не селиться вообще. Либо помалкивать.

Как-то разом все опостылело: работа, к живописи отношения не имеющая, подъезд родительского дома, остановка автобуса, идущего до Чебоксар, магазин на углу улицы, хамство отца, лужа разливанная возле аптеки, мамино нытье про осеменителя на ишаке и еще — ощущение одиночества, постоянных потерь. Вернее, настоящая потеря была одна — Вадим. Но страшно на всю жизнь стало.

— Воробушек, ну захотелось мне уехать. Твоя мама перебралась в Париж из Сарагосы, некоторые из Казахстана удрали (Корто расселся как барин и делает вид, что не слушает), а сколько в России тех, что в Москву подались! Почему мне-то нельзя?

Воробушек покосился на Марину.

— Кажется, я… — оглянулся: Денис, как сказать по-английски: “Je l’ai piqué au vif”?

— Воробей говорит, что наступил тебе на мозоль.

Корто ведет себя с напускной небрежностью. Ей это даже нравится. Но и неловко. Воробушек, наверно, думает — попал, пять суток в обществе нахала.

— Скажи ему, нет у меня никаких мозолей. Просто я не хочу туда возвращаться.

Воробушек направил колеса в Дордонь — там в деревушке ждала ночевка.

— Я же каменщик, вот и построил себе дом.

Гнездо было свито Воробушком собственнокрыльно — строителей он прогнал в шею: оказались пройдохами.

— У вас такое бывает?

Воробушек взъерошился:

— Я на них в суд подал!

За три года строительства Альберто полюбил мирную провинциальную жизнь, хоть и скучал. Походы в суд между замешиванием бетона и приумножением мировых запасов стружки были даже похожи на культурную программу.

В новоиспеченном доме Воробушек не задержался: полетел в Париж. Оставалось найти невесту с «рибионком», сдать квартиру и счастливо зажить «на земле». Здесь, на окраине деревушки Сен-Фуа-де-Лонга, можно с Жилем Мартеном трюфели искать, а еще завести голубятню, дело веселое.

— Воробушек! Ты же в Новочебоксарск порывался!

— Нет… Катья сюда приедет… Увидишь, это рай… Я просто так сказал про Новабаркаск.

Всю дорогу — нет да и спросит про Катю. Огорчился, что у Марины нет фотографии.

Корто, конечно, смолчать не мог:

— Альберто, ты в курсе, сколько во Франции развод стоит?

— Да, но я не хочу…

— Она, глядишь, у тебя еще полдома оттяпает.

— Так я ж… контракт заключу…

— Ты русских не знаешь… любой контракт обойдут.

Воробушек пугается. Денис хохочет:

— Ладно, ладно, хорошего адвоката наймешь!