Впрочем, солома тоже была в хозяйстве великой ценностью. Ее и в хлева на подстилки кидали, дабы скотина не мерзла да чистой оставалась, и перед крыльцом и дверьми клали ноги вытирать, и в дворовые постройки просто на пол бросали, поверх земли утоптанной. Сиречь, уходило ее порою чуть ли не больше, нежели сена. И потому запас изрядный в хозяйстве завсегда требовался.

— Борис Федорович! — внезапно услышал паренек. — Боярин Годунов!

Да, теперь все окружающие величали пятнадцатилетнего Борю боярином. Не по титулу — ибо в службе он был покамест никто в звании стряпчего, — но по месту, солидности и влиянию. Небольшое царское жалованье и частые купеческие подношения позволили сироте приодеться в добротный зипун и шапку с куньей оторочкой, в шаровары из дорогого индийского сукна и мягкие войлочные сапоги со скромной вышивкой, — но сделанной тянутой из серебра нитью! Пользуясь полным доверием постельничего, юный приказчик нередко сам решал, каковой поставленный товар принимать, а каковой нет, полон возок сена али с недокладом, хороши дрова али сыроваты. Причем иные соглашения на поставки стряпчий Борис Годунов подписывал сам — и сии урядные грамоты царская казна к оплате принимала!

Как еще можно величать человека, отвечающего за царское злато и серебро, если не по имени и отчеству?!

— Иду! — захлопнув расходную книгу, Боря направился к стрельцу. — Чего надобно?

— Там обоз костромской у ворот, рыбу по уряду осеннему привезли.

— У главных ворот, что ли? — резко остановился паренек. — Вот бестолочи! Вели им слободу объехать и у задних ворот ждать. Я к ним сейчас выйду. Токмо книгу поменяю. Поварские списки по иному раскладу проходят.

Спустя полчаса паренек, как и обещал, вышел к обозу. Поперва через калитку. Приложил ладонь к груди, чуть склонив голову к кучно стоящим боярским детям, удерживающим за уздцы своих коней, прошел мимо двуконных саней, приподнимая рогожи. На розвальнях стояли лубяные короба по десять пудов каждый — это Борис теперича с первого взгляда определял. В одних лежали с горкой караси, в других плотва, в третьих лещи, затем — окуни и уклейка пополам с пескарями. Сверх того имелось несколько щук и пара крупных осетров, больше похожих на заиндевевшие бревна. По всему, наряд был на постный стол для дворни — самая дешевая речная рыбешка.

— У кого урядная грамота? — громко спросил Борис.

— Здесь она! — сунул руку в рукав плечистый рыжебородый боярин лет сорока на вид, однако ростом не превосходящий паренька.

Годунов развернул свиток, пробежал глазами и мысленно похвалил себя за догадливость: договор был на пятьдесят пудов речной рыбы «простой» породы.

— Открывай! — закладывая грамоту в расходную книгу, распорядился в сторону стрельцов Борис. — За воротами направо, и за келейный корпус правьте. Там дорога копытами натоптана, не ошибетесь.

Стража громыхнула засовами, створки поползли в сторону.

— Ну, милостив Карачун оказался, добрались, — скинув шапку, размашисто перекрестился рыжебородый. — Хороший день, боярин, как полагаешь?

— Пока нравится, боярин, — согласился Борис, поскольку обращались к нему. — А что, в пути напасти случались?

— В пургу попали нежданную, — насадил лисий треух обратно на голову старший обоза. — С головой замело, хочешь — верь, хочешь — нет. Аккурат через поля шли. Все вокруг бело, все ровно, насколько глаз хватает. Ни дров, ни сена, ни воды. Куда править — неведомо. Помыслили, все, настал нам карачун полный. Заблудились.

— И как выбрались?

— Наугад пошли. Хоть согреться, покуда силы есть. Опосля Неждан дым заметил. Под него повернули, да вскорости к деревне вышли. Пока отогрелись да лошадей откормили, ужо и развиднелось. Неждан, сие брат мой младший. Другой Третьяк именем. Меня же люди Малютой кличут. Из рода Скуратовых мы, которые Бельские.

Двое боярских детей, пропускающих обоз вперед себя, приветственно подняли руки в заячьих меховых рукавицах.

— Меня можно Борисом Федоровичем звать, — спокойно ответил паренек.

Боре не очень нравилось показное радушие и словоохотливость поставщиков товара. Нередко она скрывала недостачу или порчу, от каковой купцы и пытались всячески отвлечь внимание стряпчего.

— Я смотрю, молод ты зело, Борис Федорович, а уже при дворе царском служишь, — подмигнул ему боярский сын Малюта. — Как же тебе так повезло?

— Я не служу. Я помогаю, — проявил скромность паренек и прошел в ворота.

К его удовольствию, никаких недостач или порчи в привезенной рыбе не нашлось. Помялась в дороге немного, кое-какие тушки поломались — но стоило Боре указать на них пальцем, как рыжебородый боярин тут же бросил на замену отдельно лежащих щук, и стряпчий согласно кивнул:

— Принято! Грамоту я в конторе подпишу. На улице чернила мерзнут.

— За доброту, за хлопоты… — многозначительно стрельнул глазами на осетров Малюта. — Иные приказчики всю душу вынут. А ты, боярин, смотрю, честный. Мзды не вымогаешь. Возьми за просто так, от души.

Подобные подарки Бориса тоже беспокоили, ибо за ними неизменно следовали некие просьбы или посулы, и потому стряпчий достаточно сурово ответил:

— По описи в погреб царский определю, сейчас укажу, куда выгрузить.

— Как скажешь, боярин, — не стал спорить мужчина.

Теперь внешне все выглядело вполне благопристойно: стряпчий взял дорогую рыбу — рубля на три самое меньшее — не себе, а принял в царское хранилище. А то, что в описи будет указано «дву осетр от Малюты на хранение», кто же из посторонних сие узнает?

— Полный месяц добирались, Борис Федорович, — поспешая за пареньком, посетовал Малюта. — Утомились, намерзлись, запылилися. Нам бы баньку принять да хоть несколько деньков отлежаться.

«Вот и всплыли осетры «благодарности», часа не прошло», — усмехнулся про себя Борис и развернулся, вскинул руку:

— Видите навес меж воротами и амбарами? Распрягите лошадей и туда поставьте. Токмо холопов своих определите, дабы за ними присматривали! Воду и сено можете брать невозбранно, я разберусь. Место для отдыха найду, баню устрою.

— Ага… — Рыжебородый показал своим спутникам большие пальцы. Похоже, он решил, что заключил отличную сделку. Пара рыбешек, и без того заложенных на вынужденную мзду, на глазах превращались в несколько дней дармового отдыха при царском дворе.

Борису же сие никаких хлопот не стоило, ибо людские горницы в слободе имелись обширные, народу в них ночевало много. Десятком больше, десятком меньше — никто ничего и не заметит. Точно так же и с банями. Дворни много, мыться нужно всем — топились постоянно. На десяток незнакомых гостей никто и внимания не обратит. С сеном же Годунов разберется, когда недельный расход считать станет.

— Так, может, и ты с нами попаришься, Борис Федорович? — неожиданно предложил Малюта. — Посидим, погреемся. Меда хмельного выпьем, поболтаем. Я угощаю! Дюже интересно, какова она, жизнь царская? Когда еще нас ко двору занесет?! Я вот сам четверть века на службе, ан государя еще ни разу даже глазом не видел. А ты, мыслю, каждый день по сто раз ему кланяешься?