И здесь стряпчий увидел то, что в первый миг показалось ему чудом. Неждан, распахнув тулуп и запахнув снова, потуже опоясался, закинул смотанную веревку через плечо и взял тонкий конец хлыста под мышку. Холопы подхватили другой конец, навалились, толкая вперед — и могучий бородач легко и просто, словно по мощеной мостовой, забежал по стене до нижнего яруса колокольни, запрыгнул внутрь.

Вестимо, именно так, с помощью шеста, бояре и забегали на вражеские стены, штурмуя крепости и остроги… Однако спрашивать служивых о сем Боря не рискнул, дабы не показаться совсем уж позорным неучем в ратной науке.

Вторым стал храм на речной излучине. На него столь же легко и непринужденно, как и брат, вспорхнул Третьяк. Малюта и Борис прошли дальше, по льду перебрались на другой берег, остановились перед приземистым и широким пятикупольным Преображенским храмом.

— Давай, боярин, — кивнул рыжебородый Скуратов.

— Да легко, — как мог небрежнее кивнул стряпчий, поправил веревку на плече и по примеру младших Скуратовых заправил кончик слеги под мышку, опершись на него обеими ладонями. По спине пополз колючий холодок ужаса перед неведомым, но правый бок паренька с неожиданной силой ринулся вперед, грозя воткнуться в близкую стену, и Боря, спасаясь от удара, подпрыгнул, выставил перед собой ноги, быстро-быстро ими засеменил, дабы не упасть. По ощущениям — он бежал не вверх, а мчался с разгону под крутой уклон.

Несколько мгновений, три десятка шагов, — впереди показались перила, и Борис спрыгнул за них и тут же грохнулся на спину, перестав понимать, где верх, а где низ. Но сразу вскочил, покрутился, определяясь со сторонами, и с широкой улыбкой помахал рукой оставшимся внизу мужчинам. Страх сменился восторгом — стряпчему показалось, он только что ненадолго превратился в птицу, неподвластную земной тяжести.

— Ага!!! — Малюта вскинул сжатый кулак и отправился дальше.

С высоты колокольни, пристроенной к восточной стене собора, вид открывался совершенно сказочный. В свете звезд и ослепительного полумесяца крыши домов, дворы, поля искрились серебром и золотом. Колодцы и речные проруби дышали дымками, словно в них прятались от храбрых витязей могучие драконы, роняли невесомые огоньки огромные кроны мохнатых от инея деревьев, черными ямами лежали тени церковных шатров на улицах и площадях.

Отсюда отлично просматривалась вознесенная над крепостными стенами Распятская звонница. Пока еще темная — но ведь до условленного часа времени оставалось преизрядно.

Борис размотал веревку, перекинул через перила, проверил, чтобы достала до земли, и выбрал обратно. Обошел площадку, любуясь окрестностями, что приобретали отсюда, с огромной высоты, непривычный, неузнаваемый облик. Огладил огромный, в рост человека, набатный колокол, повернул голову к крепости, ожидая сигнала.

Город спал, погруженный в самую сладкую, предутреннюю дрему. И даже не подозревал, каковая каверза его поджидает…

Наконец на крепостной звоннице появился свет. Это Иришка запалила факел, готовясь подать условный сигнал. Поднялась с огнем на верхний ярус.

Стряпчий кашлянул, подобрал веревку набата в правую руку, в левую собрал веревки мелких колокольчиков.

Огонь замелькал, закачался, кружась от просвета к просвету, — и стряпчий начал раскачивать тяжелый язык набата, приближая его к стенке колокола, но покамест не давая их коснуться.

Факел сделал еще круг — и погас, всунутый в снежный отвал.

— И-и-и… Раз! — сделал, как договаривались, передых Борис и что есть силы откинулся, натягивая веревку.

Набат отозвался оглушительным, зубодробительным гулом — стряпчий рванул к себе веревки колокольчиков, потянул язык набата, дернул, потянул второй раз, третий… И четвертый… Пятый…

После десятого — отпустил, сбросил вниз веревку, скользнул по ней до наста, дернул свободный конец и, сматывая на ходу, кинулся бежать, с трудом сдерживая восторженный хохот. С разбега скользнул вниз по берегу, перекатился через реку, нырнул под условленный причал и только здесь засмеялся.

— Не заметили? — весело спросил уже сидящий здесь Третьяк.

— Не-а!

— А здорово получилось! Когда я тикал, народ прямо в исподнем из калиток выскакивал!

Послышался хруст наста, под причал нырнул Неждан, а следом, почти сразу, и Малюта.

— Ушли! — Бояре весело расхохотались, слушая, как город наполняется тревожными голосами.

— Интересно, как там Федор Иванович? Успел скрыться али нет?

— Не знаю, — пожал плечами Борис. — Там стража рядом. Но царевич сказывал, уйдет.

Рыжебородый Скуратов полез куда-то под самый берег и сразу вернулся с объемистым бурдюком. Выдернул пробку:

— За здоровье царевича! — Он приложился к горловине, сделал несколько больших глотков, протянул кожаную флягу стряпчему.

— За царевича! — согласился Годунов, отпил густого сладкого и хмельного меда. Передал емкость Неждану.

— Славный у нас царевич! Веселый! — выпил тот.

— Да уж, с детства голозадого я так не развлекался, — рассмеялся Малюта.

Не спеша попивая крепкий дорогой мед, боярские дети пересидели под мостками первую суету, после чего выбрались на берег и обогнули крепость. Задние ворота на удивление оказались открыты, стрельцы и монахи растерянно бродили вокруг твердыни. Пользуясь возможностью, Скуратовы и Годунов медленно вышли на площадь, смешались с прочими служивыми людьми, разошлись в стороны и поодиночке направились к воротам.

Борис гулял по площади дольше всех, поглядывая по сторонам, затем повернул к крепости, как можно неторопливее прошествовал через ворота, повернул к келейному корпусу… И ощутил, как на плечо опустилась тяжелая рука:

— А вот и ты, Борис Федорович. Пошли!

Трое монахов с саблями, что стояли возле молодого незнакомого боярина, отбили желание спорить. Стряпчий понурил голову и побрел к Троицкой церкви, в пристроенных к которой просторных палатах проживал государь-игумен. Тот как раз стоял на крыльце, опираясь на посох.

— Поймали, Иван Васильевич! — громко похвастался боярин.

Властитель всея Руси поднял на Бориса взгляд — и тут совсем с другой стороны послышались крики:

— Они здесь! Дети нашлись!

— Что за суета, батюшка? — Царевич Федор Иванович ступал по дорожке степенно, солидно, ведя за руку одетую в шубку и соболью шапку Иру. — Я проснулся от звона и голосов, оделся сам, вышел на улицу. Встретил Ирину Федоровну, тоже разбуженную шумом. Мы пытаемся понять, что случилось?

— Меня что, все считают за дурака? — сурово пристукнул посохом государь. — Один думает, что мне не хватит ума приподнять край одеяла, под которым нашлось лишь несколько кафтанов и две подушки. Другие полагают, я не спрошу постельничего о его племяннице. Иные мыслят, я не догадаюсь, кто именно звонил в колокола четырех церквей, зная, что четверо боярских детей вышли ночью из обители под поручительство стряпчего! Неужели я так похож на недоумка?!