— Хорошо ты сделала, внученька, что ко мне зашла, — сказала старуха. — Не кур ты будешь кормить, а стадо злющих коршунов. Если ты сделаешь так, как велела Ема, то коршуны заклюют тебя. А ты вот как сделай. Придёшь на поляну, найди толстую ель с дуплом и залезай в дупло да поленом закройся. Как закроешься, тогда можно и Еминых кур позвать.

Так и поступила девочка. Прибежала на поляну, нашла толстенную ель с дуплом, залезла внутрь, закрылась поленом так, что только маленькая щель осталась, и крикнула:

— Куть-куть, ешьте что помягче да послаще!

Откуда ни возьмись прилетела стая коршунов, закаркала, закружилась над поляной, но никакого корма не нашла. Тогда один коршун клюнул другого, потом второй, третий — и от того коршуна одни перья остались. Говорят, что ворон ворону глаз не выклюет, а эти хищники друг друга едят.

Наелись, видно, коршуны и коршунята, улетели куда-то. Чача выбралась из дупла, собрала Коршуновы перья и, в доказательство, что Еминых «кур» накормила, принесла болотной хозяйке.

— Наелись, Ема, твои куры и улетели куда-то, — сказала девочка. — Давай теперь бёрдо.

— Ишь какая прыткая! Сразу видно: из молодых, да ранняя. Не успела я ещё выткать холстину, не освободилось бёрдо. Сходи лучше на среднюю поляну и остриги моих овец. О ту пору, глядишь, и освободится бёрдо.

— А чем ты их привязываешь, когда стрижёшь?

— Ничем не привязываю, они у меня смиренные. Ты выйди на середину и скажи: «Баль-баль, выходите ко мне, я остригу вас». Они выйдут, а ты и стриги по порядочку. Поняла аль нет?

— Поняла, поняла, — сказала девочка и поспешила уйти на поляну.

Пришла она на среднюю поляну и только хотела овечек собрать, да вспомнила старухин совет и побежала к ней, к доброй старухе, что у болота живёт и всё на свете, видать, знает.

Старушка опять на лавочке сидит, на солнышке греется.

— Бабушка, меня Ема послала овечек остричь.

— Это не овцы, а лютые голодные волки, и стричь их не надо, — сказала добрая старушка.

— Ема тогда бёрдо не отдаст.

— А ты вот как сделай. Придёшь на полянку и залезай на самую высокую ель, на верхушку, и крикни оттуда: «Баль-баль, выходите сюда, остригите сами себя».

Чача спасибо сказала старухе за её науку и поспешила на среднюю лесную полянку. Пришла, разыскала самую высокую ель, взобралась на её верхушку и сказала:

— Баль-баль, выходите сюда, остригите сами себя!

Из леса тёмного, из леса частого выскочила стая волков и давай рычать, давай друг друга зубами да когтями драть — только шерсть летит!

Почесали как следует свои бока и снова скрылись в лесной чаще. А девочка слезла с ели, набрала целую вязанку шерсти и принесла её Еме.

— Хорошие у тебя овцы, Ема, шерстистые, — сказала девочка. — Вон сколько настригла. Давай теперь бёрдо, мне домой пора.

— Не освободилось ещё, — отвечает Ема. — Я буду сейчас ткать, а ты сходи о ту пору на дальнюю полянку и подои моих коровушек. Как подоишь, сразу бёрдо получишь.

— А как ты их доишь?

— Придёшь на полянку, становись посредине и скажи громко: «Тпрути-тпрути, сбегайтесь ко мне, я вас подою!» Сбегутся мои коровушки, а ты по порядочку и начни доить. Поняла?

— Поняла, всё поняла, — сказала Чача и побежала на дальнюю поляну. Прибежала, только рот раскрыла, чтобы собрать Еминых коров, но вспомнила тут совет доброй старушки и поспешила к ней.

Нашла она ту добрую старушку на прежнем месте — под окошечком — и сказала:

— Бабушка, я иду Еминых коров доить. Что мне посоветуешь?

Добрая старушка ответила:

— Емины коровы — это свирепые таёжные медведицы, и доить их тебе не надо.

— Тогда Ема бёрдо не отдаст, — говорит Чача.

— А ты вот как сделай. Придёшь на ту поляну, полезай на самую высокую ель и крикни: «Тпрути-тпрути, сбегайтесь сюда, подоите сами себя!» Они и подоят друг друга.

— Спасибо, бабушка, за совет, — сказала Чача и побежала на поляну. Нашла самую высокую ель, залезла на неё и крикнула оттуда:

— Тпрути-тпрути, сбегайтесь сюда, подоите сами себя!

Вышли из леса частого, из леса тёмного лохматые медведицы и подоили сами себя. Слили молоко в корчагу и разбежались в разные стороны.

Слезла Чача с дерева, набрала в туесок молока да побежала к Еме добывать бёрдо.

— Славные коровы у тебя, Ема, молочные и не норовистые. Подоила я всех. Теперь давай наше бёрдо, а то бабушка, знать, уж ругает меня.

— Очень скоро ты вернулась, — говорит Ема, — я не успела доткать. Садись за кросна и кончай тканьё, а я сготовлю для тебя гостинцы.

Чача стала ткать, а Ема ушла в подпол. Только там она не гостинцы готовит, а зубы свои точит, чтобы девочкой полакомиться. Точила, точила, спросила Чачу:

— Скоро ли доткёшь?

— Не скоро ещё, — говорит девочка.

— Будешь кончать — мне скажешь.

Ема зубы точит — скрежет в подполье стоит; Чача холст ткёт — стукоток в избушке стоит. Ема спешит, и Чача спешит, да видит, что раньше Емы ей не справиться.

Взяла девочка ножницы, обрезала основу, вытащила бёрдо и кота попросила за себя отвечать.

— Спросит твоя хозяйка: «Скоро ли доткёшь?» — ты моим голосом отвечай: не скоро, мол ещё.

Договорилась с котом, схватила пестерь и бёрдо, пустилась бежать. Только вышла девочка за порог, а Ема и спрашивает из подпола:

— Скоро ли доткёшь?

Кот ей отвечает Чачиным голосом:

— Не скоро ещё.

Успокоилась Ема, что девочка всё ещё за кроснами, снова принялась за зубы. Точила, точила, опять спрашивает:

— Скоро ли доткёшь?

А кот ей:

— Как кончу, так и скажу тебе.

Ещё немного поточила свои зубы Ема, наконец наточила и с острыми зубами вышла из подпола. Вышла, смотрит: девочки нет, и бёрда нет.

— Кто выпустил девочку из этого дома?

Никто Еме не ответил, все молчат. Тогда она стала ругать чёрного бородатого кота:

— Ты почему выпустил девочку? Ты почему меня обманул?.

Кот отвечает:

— Сто лет тебе служу, а ты мне и крошку хлеба не бросила. Тодько ругань да пинки и знаю от тебя. Девочка же один день у нас была, да мясом меня угостила. Вот я и отпустил её домой.

Замахнулась на кота Ема и стала пробирать ворона:

— А ты чего смотрел? Аль ослеп совсем?

Отвечает ей ворон:

— Сто лет тебе служу, а досыта ни разу не ел. Девочка раз побыла, да челпан хлеба не пожалела.

— А ты где был, несчастный? — напустилась Ема на веник. — Аль забыл, зачем