А Каренина очень спешит — настолько, что моего присутствия в коридоре не замечает. На ходу бросает прощание девчонкам из отдела закупок, которые только подумывают собираться, одаривает воздушным поцелуем отдел продаж — те еще увлечены телефонными разговорами, и правильно, молодцы. Минует кабинет айтишника, который успел на ночь забаррикадироваться. Молнией проносится мимо охраны в холле, дергает свою многострадальную юбку, толкает дверь, вырываясь на улицу, и замирает у лестницы.

Она делает глубокие вдохи, будто не может надышаться, с любопытством посматривает по сторонам, и опять же не замечает, что я позади нее.

Или удачно притворяется, думая, что меня заденет такой очевидный игнор.

Плевать.

Совершенно.

Но мне хочется, чтобы она знала: я разгадал причину ее маскарада, и на самом деле у нее нет никакого свидания. Просто последствия бурной ночи, когда она с кем-то там развлекалась.

С кем-то, кому позволила донести себя на руках до ближайшего номера. Или даже бежала сама, поторапливая, чтобы скорее, скорее уединиться.

Ее длинные черные волосы отливают редкими нитями рыжины в лучах застывшего солнца. Собраны так небрежно, как будто она не провела в офисе целый день, а все еще лежит на огромной кровати, сминает казенные простыни и сонно смотрит в чужие глаза мужчины, который над ней нависает.

Трогает, будит ее…

И она откликается на его поцелуи, совершенно не думая о работе и о том, что я просил не задерживаться! Еще бы, впереди, можно считать, целый отпуск отгулов и генеральный, которого, по ее мнению, легко одурачить!

Специально ее задеваю, чтобы увидеть в зеленых глазах ноты вины, возможно, смущения.

Мне хочется взять с нее хоть какую-то плату за те пять минут, что я верил. Немного настоящих, непритворных эмоций.

Но она даже не оборачивается. Отвечает с усмешкой, все такая же уверенная в себе, какой была в моем кабинете. А потом, сказав, что не может пожелать мне добрых снов, садится в машину к какому-то мужику и, не бросив ни единого взгляда в мою сторону, уезжает.

Неплохую партию себе присмотрела — у него одни туфли, как ее зарплата за полгода, не меньше. Не стар, явно следит за собой, что видно и через костюм, ну и не брызжет слюной, как те, с которыми она крутилась на свадьбе.

Вряд ли давно встречаются — он бы не пытался выйти с букетом на всеобщее обозрение, чтобы его увидели как можно больше людей, и в первую очередь — я. Отдал бы цветы, когда она сядет в салон.

Наверное, решили закрепить предыдущую ночь.

Пройдя на стоянку, сажусь в Ауди, которая меня заждалась, но через пару метров вынужденно нажимаю на тормоза. Что за нах…

Перед глазами не дорога, а смятые простыни, которые с силой сжимают женские пальцы…

Выдыхаю.

Так, ладно. Видимо, это знак, что пора и самому отдохнуть.

— Настя, — набираю номер любовницы, — через полчаса буду дома. Что заказать на ужин, пока ты приедешь?

Поначалу я не могу ничего разобрать, так как в трубке отчетливо слышится музыка и какие-то голоса, но потом Настя, видимо, выходит на улицу. Она явно соскучилась, потому что долго болтает о пустяках, с воодушевлением перечисляет блюда из мексиканского ресторана, но в компенсацию за мое терпение обещает, что будет лететь ко мне молнией и, возможно, даже обгонит меня.

На деле же она медлительна как все женщины. Я успеваю доехать домой и после душа переодеться, принять заказ, прослушать фоном последние новости, полистать журнал и проголодаться всерьез. А Насти все нет.

Ладно, полчаса не могла расстаться с подругами — списываю на это, пусть еще максимум час добирается. Понятия не имею в каком она конце города, а сейчас вечерние пробки.

Но ее нет уже два часа.

Начав всерьез волноваться, пытаюсь ей дозвониться. Телефон издает гудки, но абонента не вызывает, что на нее не похоже. Так, подруга… у нее есть подруга… только я нахожу ее номер в контактах, как в двери звонят.

— Настя… — начинаю я, открывая дверь.

И замолкаю, заметив, в каком состоянии долгожданная гостья. Лицо бледное, она нервно кусает пухлые губы, держится за стену, смотрит на меня чуть испуганно своими мультяшными глазищами, а потом опускает их и молчит.

В квартиру она не заходит. Обнимаю ее за плечи, заставляю взглянуть на себя, приподняв пальцем лицо.

— Что случилось?

— Я… — вздыхает, снова упрямо молчит, а потом хватается пальцами за мою футболку, заливается внезапным потоком слез и немного испуганно шепчет: — Я… прости… я… я так спешила к тебе, что… нога подвернулась, и… сильно болит…

— За что ты просишь прощения? — недоуменно взглянув на нее, впрочем, не пытаюсь получить внятное пояснение. — Левая болит или правая?

— Ле… — она задумывается, всхлипывает, видимо, прислушиваясь к боли, и уточняет. — Правая.

Она так крепко держит меня, словно думает, что я закрою дверь у нее перед носом, отправив ее восвояси. С трудом отцепив ее пальцы, осторожно беру ее на руки, усаживаю на пуфик в прихожей, убедившись, что ей так удобно.

На щиколотке правой ноги действительно какое-то покраснение. Припухлости пока нет, и так как Настя, пусть и с трудом, но может ходить, это больше похоже на растяжение связок, о чем я и говорю.

Но лучше поторопиться и убедиться.

Оставив ее, приношу стакан с водой и болеутоляющее. Пока Настя пьет таблетку, переодеваюсь, накинув то, что первое подвернулось. А когда выхожу в прихожую, меня снова встречает растерянный взгляд.

— Ты куда? — спрашивает она удивленно.

— Мы, — поправляю ее. — В клинику — куда же еще.

— Правда?

От ее вопроса становится немного не по себе. И я молча подхватываю ее, на руках доношу до машины, размещаю с максимальным комфортом и вдавливаю педаль газа.

— Как это произошло? — спрашиваю ее по пути.

— Очень спешила к тебе, — рассказывает она, — перебегала дорогу, потому что такси остановилось не там, куда я его вызывала. С этим общественным транспортом часто так неудобно… прости…

Мне хочется спросить: почему она не позвонила из такси, чтобы я встретил ее. Хочется узнать, почему не отвечала, когда звонил я.

А еще это ее «прости», виноватый и чуть испуганный взгляд заставляют меня проглотить вопрос, почему она приехала ко мне, если повредила ногу еще до того, как вообще села в такси.

В первую очередь нужно думать о себе, остальное все — после.

Но ощущение такое, что она больше боится не того, что у нее может быть все-таки вывих вместо растяжения. А того, что я могу быть недоволен.

— Ты могла мне сказать, — говорю я вместо тех слов, которые собирался.

— Ты так меня ждал, — отвечает она, виновато прикусывая губу. — И вчера я к тебе не приехала…