Сентиментальный дурак.

Штелен соскользнула с лошади и привязала ее рядом с лошадью Вихтиха. Он, должно быть, ждал внутри, а Бедект еще не явился. Ей совсем не улыбалось предстать лицом к лицу перед фехтовальщиком. Не нравились задумчивые взгляды, которые он бросал на Лебендих, как будто вопрос, что происходит между ней и Штелен, глубоко интересовал его. Он до сих пор и словом не обмолвился на эту тему, и это заставляло Штелен нервничать сильнее, чем если бы он нес свою обычную гефаргайстскую жалкую манипулятивную чушь. Это значило, что Вихтих что-то планирует, что он припасает свой яд для особенно крупной гадости. Она не решалась заявиться в таверну бок о бок с мечницей. Примется ли Вихтих высмеивать Штелен? У него был зоркий глаз на людские слабости, несомненно, в этом выражался один из аспектов его силы как гефаргайста. Запустит ли пальцы в трещины в ее обороне, в ее уверенности в себе, разрывая их, превращая в зияющие раны? Прикинется ли, что рад за нее, при этом старательно не скрывая жалости в глазах? Или сделает вид, что ему насрать? Любое из этого казалось одинаково вероятным. Но какую бы комедию он ни разыграл перед ними, она знала – верить этому представлению нельзя.

«Мне нужно было убить его много лет назад».

Лебендих спешилась. У Штелен аж голова заболела от всех ее опасений, тревог и предположений, которым она не могла дать выхода.

– Жди здесь. – И Штелен пошла к таверне, даже не оглянувшись. Она знала, что Лебендих выполнит ее приказ.

«Она должна, ты убила ее».

Клептик протиснулась в двери и остановилась на пороге. Ее глаза мгновенно приспособились к тусклому освещению. Как всегда.

Никто даже не взглянул в ее сторону, когда она вошла. Как будто ее здесь и не было. Никто, казалось, даже не заметил, что дверь открылась. Штелен увидела Вихтиха. Тот сидел в центре зала.

«Идиот».

Любой, у кого имелось бы хоть немного мозгов, сел бы в углу, спиной к стене. Надо бы подойти и воткнуть нож ему в печень, преподать урок. За столом напротив Вихтиха расположился юный блондин, судя по белому одеянию, жрец Геборене. В вечной серости Послесмертия волосы юноши сияли, как золотой факел. Они были увлечены разговором, и даже не подозревали, что она стоит и смотрит на них. Штелен – ее по-прежнему никто не замечал – пересекла зал, чтобы получше рассмотреть священника. Она увидела его лицо и замерла на месте. Морген. Юный бог теперь выглядел лет на двадцать, но она узнала его. Если Вихтих с его квадратной челюстью, темными бровями, нависающими над плоскими серыми глазами, и идеальным носом был невероятно красив и сразу врезался в память, Морген с его мягкими, хоть и привлекательными чертами лица из нее немедленно улетучивался. Его плоть, бледно-розовая, здесь выглядела оскорблением, как и его волосы. Он носил жизнь как метку своей избранности, выделялся среди всех в этом месте, принадлежавшим мертвым. Как будто бы он чем-то был лучше их всех! Штелен захотелось выпустить ему кишки.

«Но где же, черт возьми, Бедект?»

Штелен внимательно осмотрела Вихтиха, его широкие плечи и идеальные волосы, взлохмаченные с тонко продуманной небрежностью. Он расслабленно развалился на стуле, всей позой излучая уверенность в себе, подмигивал проходящим девушкам и отвешивал им комплименты, даже не замечая этого и совершенно не смущаясь тем, что служанки пропускали все его любезности мимо ушей. И только глаза, холодные и расчетливые, выдавали его. Все это – и поза, и любезности – было фальшивкой. Не было во всем мире ни единого человека, которого бы Вихтих не предал ради малейшей и самой мимолетной выгоды для себя. Он был ублюдком, и она ненавидела его, и хотела его прикончить, и выпустить ему кишки, и оставить истекать кровью в темном переулке.

Ее опалил краткий, но жгучий всплеск похоти.

И Морген. Она вспомнила, как он стоял и смотрел, как она умирает. Любопытство – вот и все, что было написано на его мерзком личике. Не испуг и не грусть, а просто желание узнать, что она чувствует. Он мог бы спасти ее. Да, у нее был припрятан нож, и она была готова пустить его в дело, если только мальчишка окажется в пределах досягаемости, – ну и что? Он мог хотя бы попытаться.

«Пырни маленького поганца ножом».

Штелен подкралась ближе. Но сработает ли это? Умрет ли он, если она перережет ему горло?

«Он бог».

Что правда, то правда, но сейчас он, например, замечал ее присутствие не больше, чем все остальные пьянчуги, собравшиеся здесь. Ни одна старая деревянная половица не скрипнула под ее ногами. Никто не бросил в ее сторону ни единого взгляда. Служанка прошла мимо, даже не заметив. Штелен сморгнула и отвлеклась на миг, чтобы внимательно осмотреть девушку, которая разнесла выпивку и вернулась за барную стойку.

«Я убила ее».

Она осмотрела остальных завсегдатаев таверны.

«Я убила вас всех».

Ну, кроме Вихтиха и Моргена. Эту маленькую ошибку все еще можно исправить.

Придя в себя в Послесмертии после того, как Бедект ее туда отправил, Штелен обнаружила вокруг себя целую армию людей, которых отправила сюда она. Почему все эти люди – пьянчуги, служанки, хозяин таверны – не встретили ее там и тогда, вместе с остальными?

«Они не воины», – отметила она. Они не верили в Кредо Воина? Неужели это и спасло их от вечного рабства? Интересная мысль.

Вот она здесь, исполняя приказ Бедекта, потому что у нее не было выбора. Он убил ее. А если она теперь смогла бы избрать для себя другую веру, потеряет ли Кредо Воина власть над ней, сможет ли она обрести свободу?

«А ты хочешь этого?»

Штелен уклонилась от обдумывания и этой мысли.

Толпа убитых ею людей, которые следовали за ней всюду, на поверку оказалась состоящей из гораздо более жутких мерзавцев, чем она ожидала. Убив примерно с десяток тех, кого ей захотелось убить снова, остальных она бросила. Не освободила их от уз Кредо, обязывавших служить ей, а просто ушла и оставила их. Последуют ли они за ней сюда? Ей было все равно.

Штелен снова окинула взглядом зал таверны. Вот они здесь, эти люди, свободные от обрекающих на вечное рабство уз – и что они сделали со своей смертью? Вернулись в ту же самую проклятую богами таверну, к тому же самому пьянству, которое в итоге приведет их в тот мир, что следует за Послесмертием.

«А ты изменила что-нибудь в своей судьбе? Так и таскаешься