о смерти Сталина. Под его редакцией осуществлялось первое опубликование новых работ классиков марксизма-ленинизма. Поспелов руководил и авторским коллективом по составлению биографии В. И. Ленина. Возглавлял редакционные комиссии по подготовке многотомных «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза», «Истории КПСС» и других трудов.

В День воздушного флота СССР в Тушине. Слева направо: С. И. Руденко, С. М. Буденный, Р. Я. Малиновский, С. С. Бирюзов, К. С. Москаленко, В. Д. Соколовский, И. С. Конев, П. Ф. Жигарев, Г. К. Жуков, К. Е. Ворошилов, Г. М. Маленков, В. М. Молотов, Н. А. Булганин, Н. С. Хрущев, Л. М. Каганович, Н. И. Беляев, М. Г. Первухин, А. И. Микоян, М. З. Сабуров, Л. И. Брежнев, Е. А. Фурцева, Н. М. Шверник, П. Н. Поспелов. 1956 г. [ЦГА Москвы]

Поспелов был наделен фантастической работоспособностью. 31 декабря 1955 года по поручению Н. С. Хрущева Петр Николаевич возглавил комиссию ЦК КПСС в составе А. Б. Аристова, Н. М. Шверника и работника Комитета партийного контроля при ЦК КПСС П. Т. Комарова по расследованию сталинских репрессий, записку по этому вопросу Поспелов направил в ЦК 9 февраля 1956 года. А. И. Микоян предложил, чтобы Поспелов выступил с докладом на эту тему на ХХ съезде КПСС, однако Н. С. Хрущев счел целесообразным сделать это самому: «Это неправильно, потому что подумают, будто Первый секретарь уходит от ответственности и вместо того, чтобы самому доложить о таком важном вопросе, предоставляет возможность выступить докладчиком другому»[155].

18 февраля 1956 года, во время работы ХХ съезда КПСС, Поспелов представил Хрущеву проект его доклада «О культе личности и его последствиях», подготовленный совместно с Аристовым. Однако текст доклада не удовлетворил Хрущева. Никита Сергеевич лично продиктовал стенографистке 19 февраля, в разгар работы съезда, собственный вариант, который был объединен с вариантом Поспелова и Аристова и зачитан первым секретарем ЦК 25 февраля на заключительном заседании съезда. Несмотря на тот факт, что Поспелов внес посильный вклад в разоблачение сеанса «черной магии» Сталина, в 1960 году Хрущев освободил его от должности секретаря ЦК КПСС, обвинив в догматизме и приверженности сталинским стереотипам в мышлении[156]. Судя по всему, не случайно Петр Николаевич горячился при жизни Хозяина, когда говорил о «великом Сталине». В этих словах было нечто подлинное. Большинство людей, введенных в ЦК при Сталине, сохранили, несмотря на необходимые после 1956 года «мантры», преданность ему до конца своих дней.

Уже на фракционном совещании Молотова, Маленкова и Кагановича, состоявшемся 19 июня 1957 года, Ворошилов и Шепилов отсутствовали, а Булганин, Сабуров и Первухин дали отступного. После заседаний Президиума ЦК Молотов, Маленков и Каганович на свои совещания 20 и 21 июня Булганина и других перестраховщиков не приглашали, поскольку позиция этих товарищей для них была уже ясна. Как был абсолютно ясен исход борьбы за лидерство в партии.

* * *

Пленум Центрального комитета КПСС, проходивший 22–29 июня 1957 года, рассмотрел вопрос «Об антипартийной группе Маленкова Г. М., Кагановича Л. М., Молотова В. М.», образовавшейся в Президиуме ЦК КПСС[157].

Фурцева выступала на пленуме долго и обстоятельно, ее речь, как и все остальные выступления в «прениях», неоднократно прерывалась репликами «рядовых» цекистов, которым впервые за долгие годы дали возможность не то что заговорить в полный голос, но вообще открыть рот на заседании ЦК по собственной воле. Екатерина Алексеевна рассказала об атмосфере, в которой проходили заседания Президиума, о беспочвенности обвинений, выдвинутых в адрес Хрущева, об объективности сложного положения, о экономике (в частности, о дефиците продуктов питания). Как водится, Фурцева подвергла острой критике Молотова со товарищи и присоединилась к предложению об оргвыводах в отношении фракционеров.

— Перед нами всеми, присутствующими здесь, раскрывается картина идейной опустошенности этих людей, — заявила Екатерина Алексеевна. — Подумать только серьезно, даже в первичных организациях рядовые коммунисты не могли бы вести себя так, как повели себя Маленков, Каганович и Молотов. Сейчас же они, как говорят, пойманы с поличным. Группа, которая участвовала в заговоре, призналась на пленуме, что такой заговор был, такая платформа была, что перестановка кадров намечалась. И даже после этого заявления выступают Молотов, Маленков, которые даже не сочли возможным после этого честно рассказать все пленуму. Да разве это допустимо, разве это достойно коммуниста!

— Для заговорщиков всё достойно! — тут же поддакнули из зала.

Подчеркнем, что руководители РКП(б) — ВКП(б) — КПСС не чувствовали разницы между терминами «заговор» и «сговор», хотя по большому счету первое в любой стране — особо тяжкое преступление, а второе в политике — стандартный тактический ход.

Фурцева продолжила:

— Я согласна полностью с теми предложениями, которые были высказаны по поводу оргвыводов. Нельзя нам сейчас рисковать интересами партии и народа, надо гарантировать полностью партию от всяких проявлений подобных антипартийных действий.

— Правильно! — раздались дружные голоса.

— Я только поражаюсь, товарищи, как они (Молотов со товарищи. — С. В.) ведут себя на пленуме, на что они рассчитывают? — не удержалась от обычных ремарок эпохи «культа личности» Екатерина Алексеевна. — На снисхождение пленума, что ли, рассчитывают? […] Они не знают одного из очень важных фактов, которые другим товарищам известны, что, когда обнаружились их ошибки и стоял вопрос о снятии Маленкова с руководства Советом Министров, ведь в партии, в частности в Московской организации, были требования о снятии и выводе его из Президиума. Ведь это же факт[158].

Далее Фурцева вполне в духе сталинской эпохи грозно предупреждала, что «никому и никогда не удастся расколоть нашу партию или в какой-то мере поколебать единство и сплоченность ее рядов»[159].

— Нужно избавиться от фракционеров и вывести их из членов ЦК[160], — вслед за Денисовым и другими ораторами потребовала Екатерина Алексеевна.

Первым 28 июня признал свою грубую политическую ошибку и пообещал исправиться Каганович, вслед за ним — без особого рвения Маленков и, наконец, без малейших признаков такового Молотов, из которого с трудом удалось выжать констатацию ошибок, которые носили политический характер, но никак не признание оформления партийной (тем более «антипартийной») группы и оппозиционной платформы. Шепилов осудил «антипартийную, фракционную» деятельность группы Молотова — Маленкова — Кагановича и пообещал отдать «всё до последнего дыхания во имя моей партии и моего народа»[161] на любом участке работы.

Сабуров и Первухин покаялись еще более страстно, чем вначале, а Ворошилов, к которому большинство цекистов чисто по-человечески относилось с огромной симпатией, доложил, что ни в каких заговорщических группах никогда не участвовал и участвовать «и впредь» не собирался — тем более (добавил он под смех собравшихся), что времени ему на это «осталось мало»[162].

Для того чтобы «рядовые цекисты» и кандидаты в члены ЦК, без которых Никита Хрущев для начала слетел бы с поста первого секретаря ЦК, могли бы себя почувствовать подлинными руководителями партии, был даже изменен обычный порядок голосования: сперва проголосовали цекисты, затем вместе все кандидаты в члены ЦК и все члены Ревизионной комиссии[163].

Леонид Млечин справедливо отметил, что в историю Дмитрий Шепилов, будучи яркой, неординарной личностью, навсегда «вошёл с дурацкой формулой „и примкнувший к ним Шепилов“, хотя ни к кому он не примыкал, был человеком самостоятельным, за что и пострадал. А повернись судьба иначе — и не