– Между прочим, я не спорил. Ясно?

– Ну…

– Я ни за что не соглашусь отослать тебя на остров. Потому что я, если честно, два круга назад… Это по-людски в годах не меряется, но скажу так: два круга моего опыта – это очень, очень давно! Тогда я хотел разгромить школу острова Наяд. Потом подумал: зачем? Если люди не умеют жить танцем, они уже и вреда не причинят, и волшбы не раскроют. Знаешь, что я сделал? Привез туда трех самовлюбленных учителей и дал школе золота. Много! Золото убивает память и волшебство надежнее, чем сталь клинка. Такой я коварный злодей… – Нэрриха развел руками и вздохнул. – Горжусь собой. С усилением школы злокозненная волшба пошла на убыль. Нэрриха постепенно сделались редкостью. Нас новых за прошлый век пришло всего двое. Вот так. И будь уверена, Башне мы пока не скажем, что ты выжила. Теперь слушай обещанную сказку. И Бэто пусть слушает, – добавил нэрриха, глянув на помощника капитана, готового понуро уйти. – Давно это было. Или не было? Кто теперь скажет наверняка…

Давно это было. В незапамятные времена, когда боги селились совсем близко, еще не отгородившись от людей. На вершинах рослых гор тогда было обычным зрелище радуг и вспышек, обозначающих, по мнению людей, праздники небожителей.

В храмах не поклонялись, не просили о милости. Туда приходили, как мы теперь к приятелям – на посиделки. Поболтать по-соседски, отругать за глупость и неправду в сухой год, вразумить и укорить, если зерно замокло или болезнь косит скот. Порадоваться вместе большому урожаю и сытости, здоровым детишкам. Обдумать правоту того или иного решения.

Само собой, боги – они не похожи на людей теперь и прежде не были таковы. Они не отвечали словами, не включались в споры. Но сказанное искренне, от души, вписывалось в единую книгу бытия и делалось значимым. А когда не удавалось достичь понимания, когда пробегала трещина, разделяя единое и разрывая связи миров, – тогда обращались к сильным средствам.

С твердью общались редко, она непостижима в своей неспешности. У огня советов искали с большой опаской – его лучше не тревожить, вспыльчивый… Довольно часто пели для вод: потому что вода и есть сама память.

Но охотнее и внятнее всего людям отвечал воздух. Он принимал и пение, и воскуривание благовоний, и танец. Пребывая в крайней нужде, люди говорили: «Надо принять в семью гостя, вместе сладится и непосильный путь».

Приглашая ветер, танцевали, вкладывая в движение тела – душу. Срезали прядь волос, произносили клятву и ждали гостя, заранее выбирая имя и отстраивая дом… Потом что-то надломилось, ослабла связь миров. Может, душа у людей подостыла? Кто знает. Уклад жизни переменился, место богов в душе сделалось малым, а место повседневного – главным.

Боги тоже переменились, ведь они хоть и не умирают, но перерождаются. Слои мира разделились, отошли один от другого. Те, кого люди звали через танец, оказались в нелепом положении нежданных, мимохожих странников. Они будто бы застревали на полпути, еще не люди – и уже не ветры…

Нэрриха горько усмехнулся и щелкнул притихшую Зоэ по носу.

– Душа сильнее всякого закона. Знаешь, вот гляжу на тебя и думаю: неумный я. Обвинил плясуний и такого наворотил… а не все виноваты. Только пустотопки. Если бы ждали и звали с наполненным сердцем, все было бы хорошо.

– Ну и дела! То есть ты – прям почти что бог? – шепотом ужаснулась девочка.

– Нет! – сразу отказался нэрриха. – В исходном звучании наше название было короче и проще, нечто вроде «раха». Отрезанная прядь… Малая часть целого, ломоть, неполнота, ходячий вопрос, грива ветра, текущая сквозь пальцы, неуловимая, но все же пойманная, как репей, волосами плясуньи.

– Это точно – сказка? – подозрительно хмыкнула Зоэ. – Ты же есть, ты спас меня. И тот злой, он тоже был взаправду. Все время требовал, чтобы я плясала. Ждал чего-то и лупил. Кормил не досыта: я не справлялась с делом, важным ему.

– Это была сказка, – предположил Ноттэ. – Она соткана из домыслов, в ней нет настоящего и… худшего. Сейчас у слова раха иной смысл, близкий к «сила». Когда-то, может статься, раха черпали для общей пользы. Теперь все стало не сказочно, а подчинено выгоде. Плясуньи готовы наполнить волшбу любой, самой негодной и дешевой, силой. Действуют неумело, пряча гниль души за гомоном восторженной толпы. В умах и душах зрителей созревает ложный, слепой зов. Башня презирает танцующих – но учит их. Нэрриха, носители раха, нужны теперь не для установления промысла божьего, вот еще сказки.

– А зачем?

– По разному… – Ноттэ сам не знал, отчего взялся отвечать, и тем более – вслух. Может, пробовал извиниться перед этой плясуньей за обиды, причиненные иным? – Нас называют клинками воздаяния. Сто двадцать три года назад один из нас вырезал население небольшой долины, тем исключив бунт и угрозу распада страны. Сорок семь лет назад другой нашел и казнил гранда Альдо, весьма опасного человека, имевшего сторонников и влияние в окружении маджестика. Тот Альдо фальшиво благоволил ростовщикам из-за их золота, пытался уничтожить власть короля и окончательно сошел с ума на изготовлении ядов. Двадцать лет назад кто-то разобрался с пиратами, в один сезон очистив от них воды ближних морей.

– Кто-то, – повела бровью Зоэ.

– Надо спросить у капитана, – задумался Бэто.

– Язык отрежу, – нарочито строго пообещал Ноттэ. Немного помолчал и добавил другим тоном, совсем серьезным: – Бэто, мы не спасли девочку. Невозможно в ночном море найти бочку! Если хоть кто-то из команды скажет иное, вам не жить. И ей – тоже. Башня не допускает распространения опасных знаний, даже слухов… Зоэ, мы оставим тебя на острове. Совсем одну. Это трудно, но ты сильная и должна справиться. Я закончу неотложные дела: передам гранду Башни сундук Борхэ и расскажу, что следует. Провожу «Гарду» в новое плаванье. Вот после этого я стану свободен и смогу вернуться на остров. Заберу тебя и тогда все станет хорошо. Обещаю.

– Я справлюсь, – сразу кивнула Зоэ. – Только еды оставьте, ладно? И ты уж поскорее.

– До осени появлюсь, а надежнее срока не дам. Сама понимаешь, лучше назвать длинный, чем вынудить волноваться.

– До осени, – задумчиво повторила Зоэ, глянула на стол и вздохнула. – Впрок бы чего съесть, но уже не могу. Эй, Ноттэ, а мне что, нельзя танцевать? Я не хочу никого силком тянуть в гости. Вот.

– Все, кто пришел в мир, отозвались взрослым плясуньям, – нэрриха нехотя выдал еще одну порцию запрещенного знания. – Танцуй пока что спокойно. Только с ветром поосторожнее, не зови, не играй бессознательно. Кажется, он отмечает тебя и замечает.

– А ты умеешь танцевать? Может, сам бы расстарался и снова фьють – туда, откуда пришел? – Зоэ ткнула пальцем вверх.

– Подобное казалось логичным. Я пробовал. Давно. Но – не получилось «фьють».

– Ха, а вдруг ты пустотоп, – прищурилась Зоэ. – Встань и попляши, я гляну.

– Зоэ, я не твоя кукла, – рассердился Ноттэ.

– Если верить сказке, ты и не человек!