– Сдаюсь, – нэрриха сел на край койки и виновато повел свободной рукой. – Я убил его. Не хотел говорить, нехорошо с такой новости начинать день…

– Совсем убил? – строго щурясь и дергая за руку, уточнила Зоэ. – Надежно? Он огромный, а ты не особенно удался ростом. У него здоровенная рапира, он звал себя грандом и мастером, и еще…

– Совсем убил, – нэрриха прервал перечисление. – Точно.

– Насквозь, да? Еще надо помолиться и похоронить в хорошей земле, чтобы из него злость не вылилась этим… привидением. Вот.

Зоэ чуть успокоилась и села на пол, силы закончились, страх прошел, новизна впечатлений поугасла – осталась лишь слабость. Девочка вздохнула, покосилась на дверь.

– Я сказал все нужные слова, надежнее некуда. Давай я укутаю тебя потеплее, вот так, и мы пойдем знакомиться с Бэто, помощником капитана. Он наверняка ждет нас, чтобы завтракать всем вместе.

– Завтракать, – Зоэ шмыгнула носом и принюхалась. Снова вздрогнула и уточнила: – А плясать не заставит?

– Нет. Только кушать. Досыта.

Идея вынужденного танца, противного плясунье, была совсем нова для нэрриха. Он истратил некоторое время на обдумывание. Молча завернул Зоэ в шерстяное одеяло, поднял на руки, миновал каюту и открыл дверь. Не хочет танцевать! Ноттэ тряхнул головой и фыркнул. Он прежде имел ложное, как теперь ясно, убеждение: все одаренные плясуньи желают вершить волшбу, жажда власти над ветром у них в крови. Оказывается – нет…

– Сони очухались! – прогудел голос капитана, надтреснутый и тихий, но вполне настоящий…

Вико полулежал в кресле, наспех изготовленном из досок и натянутой холстины. Он рассматривал небо, паруса и иногда поднимал голову от подушек, чтобы глянуть и на команду, и даже на море.

– Ты должен был бредить еще дня три, – возмутился Ноттэ.

– Никому я ничего не должен, вот дурость! Даже тебе, – уперся капитан. – Я кинул веревку, ты убрал с палубы «Гарды» мразь, мы оба справились и не наделали долгов. А вот ежели бы ты, положим, упустил злодея, образовался бы преизрядный счетец. Или не найди ты малявку – ну, вовсе беда, за борт тебя, неумеху, и все дела.

Зоэ захихикала, наконец-то отпустила запястье нэрриха, спрыгнула на палубу. Удобно перехватила края одеяла и осторожно, по шажку, стала продвигаться к грозному капитану. Вцепилась в его руку, уверенно оглядела палубу, паруса. Посмотрела и на моряков – уже не вжимая голову в плечи и не стараясь спрятаться с головой в одеяле.

– Знакомься, – помог Ноттэ. – Это Вико, капитан. А это Зоэ, новая пассажирка «Гарды».

– Годится, – буркнул капитан и вновь откинулся на подушки, пряча слабость за напускной суровостью.

Нэрриха склонился ниже, поправляя подушки и шепнул совсем тихо:

– Ты ночью советовал мне слушать сердце?

– Ночью я, знаешь ли, был далековато, а советов пассажирам я не даю никогда, – упрямо буркнул капитан. Прикрыл глаза, мешая разобрать на дне их, насколько честен ответ. Добавил с издевкой: – Иди, обед стынет. Мотылькам, и тем надобна еда. Людям тем более.

Нэрриха кивнул, приобнял девочку за плечи и направил в сторону капитанской каюты. О мотыльках он не говорил ни слова, это очевидно. Капитан ночью был без сознания и вслух не бредил, это тоже понятно. И все же нечто – было. Нечто настолько неуловимое, как и обещал тот старик нэрриха, смотритель маяка.

Бэто суетился в каюте и сиял непрестанными улыбками, гордо именовал себя помощником и, кажется, мечтал о постоянном месте второго за плечом бессменного и несравненного Вико.

Зоэ кивнула, выслушав имя нового человека, юркнула на указанное место, схватила ложку, подтянула миску и принялась даже не есть – жрать. Она давилась, глотала непережеванные куски рыбы, запивала жижицей через край, поскорее и побольше. Она облизывалась, чавкала и вытирала губы тыльной стороной ладони. Она, расхрабрившись, тянула к себе все новые миски, наклоняла, изучала содержимое и указывала пальчиком – кладите мне это, и это, и это тоже.

– Лопнет, – испугался Бэто, безропотно вываливая в плоскую чашку тушеные бобы, добавляя ломти мяса и дольки соленой рыбы. – Дон Ноттэ, хоть вы ее уймите, пожалуйста.

– Капитан наш как – поправляется? – нэрриха не пожелал поддержать тему.

– Ноги плохо чувствует, особенно правую. Пятку кололи иглой, он и не заметил, – расстроился Бэто. – Страдает. То есть сердится и ворчит пуще прежнего. Чтобы не жалели его, значит. Не хочет сходить на берег.

– В один день здоровья не вернуть, – отмахнулся нэрриха. – Сможет ходить. Пусть с палкой, но все же сам.

Зоэ оттолкнула пустую миску и с опаской осмотрела груду еды на плоской тарелке. Первый злой голод улегся, и собственные запросы теперь выглядели непосильными.

– Ло-опну, ну правда, – шепотом пожаловалась девочка, глядя на помощника капитана, сочтенного младшим из взрослых в каюте и самым податливым.

Бэто не подвел. Выделил новую тарелку, чистую. Переложил в неё всего-то одну ложку бобов и не стал насмешничать. Унес гору еды и не отругал, и не рассердился. Вернулся, прикрыл дверь и сел на свое место.

– Теперь можно поговорить, так приказал капитан, а он всегда прав, – сообщил Бэто. – Ноттэ, вы готовы сообщить: что делать с новой пассажиркой? Не Башне ведь отдавать.

– Башня отправит Зоэ на остров Наяд, это в лучшем случае, – задумался нэрриха. – Её вынудят изучать танец во всех тонкостях. Башня напоказ преследует исполняющих пляску, называет это занятие черной волшбой, и все же не искореняет окончательно, чуя пользу.

– Я всю зиму жила на острове, мучилась, – Зоэ облизала ложку и отложила. Вздохнула, устроила локти на столе, подпирая ими щеки. – Гадость! Моя бабушка умела танцевать. А эти, на острове – тьфу, дешевки, мякина, шелуха. Дуротопки и пустотопы. Вот.

– Сколько слов! – поразился нэрриха.

Сытая Зоэ порозовела от возбуждения и возмущения, сочтя, что её высмеивают. Вскочила и заговорила громко, сопя и размахивая руками, хлопая в ладоши, то и дело запуская пальцы в волосы, все сильнее расчесывая кожу головы и шеи.

– Правду говорю! Я толстая и старая буду лучше их, вот! Моя бабушка в шестьдесят два танцевала, а эти смолоду только топают и сопят, вот! Руки туда, руки сюда, дышать, глядеть ах, глядеть ох, первая поза, вторая, ля-ля, глупости! – Зоэ зашипела и оттолкнула стул, освобождая место. Подняла руку и сделала сложное движение. – Это вот, растущее, бабушка называла его цветок радости и весенний огонь. Могу так, могу так и так – тоже неплохо, и только внутри знаю, как правильно прямо сейчас. Оно всё – внутри! С чего бы разным пустотопам знать, куда надо глядеть и как? Всякие день по-правильному выйдет иначе, потому что день-то иной! Они совсем, ну совсем ненастоящие! У них только такты и ритм. Что я, глухая? Зачем они взялись учить меня тому, что я в три годика уже знала?

Девочка задохнулась, возмущенно махнула рукой и отвернулась к стене, шмыгая носом и обижаясь совсем по-настоящему, до слез. Нэрриха смущенно пожал плечами, убрал от края стола покачнувшуюся тарелку, дотянулся до локтя Зоэ и подтащил её к себе, не обращая внимания на сопротивление. Укутал в одеяло и усадил на колени.