– Ну подумай сам. Я тебе говорил, мое здоровье связаноименно с таким телом – это раз. Два: мое отличие действует на девушек какдурман. Не смейся! Я совершенно уверен, что в человеческом обличье мне пришлосьбы здорово набегаться, прежде чем я нашел бы такую, например, Венимиру, весьма,скажу тебе, красивую девицу. Думаю, такой парень, каким я изображен напортрете, ее бы не заинтересовал. И, в-третьих, безопасность. У папули быливраги, некоторым удалось выжить. У тех, кого отправила в мир иной дружина подмоим печальным командованием, остались родственники. В подвалах – золото. Еслиб не ужас, который я внушаю, кто-нибудь да явился бы за ним. Например, кметы свилами.

– Похоже, ты уверен, – бросил Геральт, поигрываяпустым кубком, – что в теперешнем своем виде никого не обидел. Ни одногоотца, ни одной дочки. Ни одного родственника или жениха дочки. А, Нивеллен?

– Успокойся, Геральт, – буркнуло чудище. – Очем ты говоришь? Отцы чуть не обмочились от радости, увидев мою щедрость. Адочки? Ты бы посмотрел на них, когда они приходили в драных платьях, с лапками,изъеденными щелоком от стирки, спины сутулые от постоянного перетаскиваниялоханей. На плечах и бедрах у Примулы еще после двух недель пребывания у меняне прошли следы от ремня, которым потчевал ее папочка-рыцарь. А у меня ониходили графинюшками: самое тяжелое, что в ручки брали, так это веер; понятия неимели, где здесь кухня. Я их наряжал и увешивал цацками. Своим волшебствомнагревал по их желанию воду для жестяной ванны, которую папуля еще для мамыувел из Ассенгарда. Представляешь себе? Жестяная ванна?! Редко у какого графа,да что там, короля есть жестяная ванна! Для них, Геральт, это был сказочныйдом. А что до постели… Зараза, невинность в наши дни встречается реже, чемгорный дракон. Ни одной я не принуждал, Геральт.

– Но ты подозревал, что кто-то мне за тебя заплатит. Икто бы это мог быть?

– Какой-нибудь стервец, которому покоя не дают текрохи, что остались в моих подвалах, а дочек ему боги не дали, –выразительно произнес Нивеллен. – Человеческая жадность не знает предела.

– И больше никто?

– И больше никто.

Они помолчали, глядя на нервно подрагивающие язычки пламенисвечей.

– Нивеллен, – вдруг сказал ведьмак. – Сейчасты один?

– Ведьмак, – не сразу ответил уродец, – ядумаю, мне определенно следует покрыть тебя не самыми приличными словами, взятьза шиворот и спустить с лестницы. И знаешь за что? За то, что ты считаешь меняпридурком. Я давно вижу, как ты прислушиваешься, как зыркаешь на дверь. Тыпрекрасно знаешь, что я живу не один. Верно?

– Верно. Прости.

– Что мне твои извинения. Ты ее видел?

– Да. В лесу, неподалеку от ворот. В этом причина того,что купцы с дочками с некоторых пор уезжают от тебя несолоно хлебавши?

– Стало быть, ты и об этом знал? Да, причина в этом.

– Позволь спросить…

– Не позволю.

Опять помолчали.

– Что ж, воля твоя, – наконец сказал ведьмак,вставая. – Благодарю за хлеб-соль, хозяин. Мне пора.

– И верно. – Нивеллен тоже встал. – Поизвестным причинам я не могу предложить тебе ночлег у себя, а останавливаться вздешних лесах не советую. После того, как округа опустела, тут по ночамнеладно. Тебе следует вернуться на тракт засветло.

– Учту, Нивеллен. А ты уверен, что не нуждаешься в моейпомощи?

Чудище искоса глянуло на него.

– А ты уверен, что можешь мне помочь? Сумеешьосвободить от этого?

– Я имел в виду не только это.

– Ты не ответил на вопрос. Хорошо… Пожалуй, ответил. Несумеешь.

Геральт посмотрел ему прямо в глаза.

– Не повезло вам тогда, – сказал он. – Извсех храмов в Гелиболе и Долине Ниммар вы выбрали аккурат храм Корам Агх Тэра,Львиноголового Паука. Чтобы снять заклятие, брошенное жрицей Корам Агх Тэра,требуются знания и способности, которых у меня нет.

– А у кого есть?

– Так это тебя все-таки интересует? Ты же сказал, будтотебе сейчас хорошо.

– Сейчас, да. А потом… Боюсь…

– Чего?

Уродец остановился в дверях комнаты, обернулся.

– Я сыт по горло твоими вопросами, ведьмак. Ты только изнаешь, что спрашиваешь, вместо того чтобы отвечать. Похоже, тебя надоспрашивать по-другому. Слушай, меня уже некоторое время… Ну, я вижу дурные сны.Может, точнее было бы сказать «чудовищные». Как думаешь, только коротко, янапрасно чего-то боюсь?

– А проснувшись, ты никогда не замечал, что у тебягрязные ноги? Не находил иголок в постели?

– Нет.

– А…

– Нет. Пожалуйста, короче.

– Правильно делаешь, что боишься.

– С этим можно управиться? Пожалуйста, короче.

– Нет.

– Наконец-то. Пошли, я тебя провожу.

Во дворе, пока Геральт поправлял вьюки, Нивеллен погладилкобылу по ноздрям, похлопал по шее. Плотвичка, радуясь ласке, наклонила голову.

– Любят меня зверушки, – похвалилсяНивеллен. – Да и я их люблю. Моя кошка Обжорочка, хоть и сбежала вначале,потом все же вернулась. Долгое время это было единственное живое существо, мояспутница недоли. Вереена тоже…

Он осекся, скривил морду.

– Тоже любит кошек? – усмехнулся Геральт.

– Птиц, – ощерился Нивеллен. – Проговорился,язви его. А, да что там. Это никакая не новая купеческая дочка, Геральт, и неочередная попытка найти крупицу истины в старых небылицах. Это нечтопосерьезнее. Мы любим друг друга. Если засмеешься, получишь по мордасам.

Геральт не засмеялся.

– Твоя Вереена, – сказал он, – скорее всегорусалка. Знаешь?

– Подозреваю. Худенькая. Черненькая. Говорит редко, наязыке, которого я не знаю. Не ест человеческую пищу. Целыми днями пропадает влесу, потом возвращается. Это типично?

– Более-менее, – ведьмак затянул подпругу. –Ты, верно, думаешь, что она не вернулась бы, если б ты стал человеком?

– Уверен. Знаешь, как русалки избегают людей. Мало ктовидел русалку вблизи. А я и Вереена… Эх, язви ее… Ну, бывай, Геральт.

– Бывай, Нивеллен.