погибшей. Это были вещи из масс-маркета, купить их можно где угодно.

– У кого какие мысли по поводу опознания? – поинтересовалась Паула.

– А что слышно из центров для беженцев? – в свою очередь спросил Хартикайнен.

– Фото и отпечатки пальцев отосланы в миграционную службу. Надеюсь, вскрытие хотя бы даст нам дополнительную информацию, если не прольёт свет на личность жертвы.

– Разве не надо показать её фото в близлежащих миграционных центрах? – настаивал Хартикайнен.

– Мартышкин труд, да и ресурсов на это пока нет, – ответила Паула, хоть и не исключала, что Хартикайнен прав.

Она не сомневалась, что жертва каким-то образом связана с Лехмусоя.

– Кстати, есть ещё один нюанс, – добавила она.

Паула так долго держала этот факт при себе, что чуть о нём не забыла:

– У Лехмусоя есть темнокожий пасынок.

– Да ладно! – встрепенулся Хартикайнен. – Почему ты раньше молчала?

– Потому что это вовсе не обязательно что-то значит и вообще может завести следствие не туда. На данном этапе давайте просто примем этот факт к сведению.

Представив Джерри, Элина тут же увела его обрабатывать ссадины. Юхана еле сдерживался в присутствии полиции, но по просьбе Паулы всё же рассказал о происхождении мальчика. Его усыновили младенцем в Намибии пятнадцать лет назад – после того как Лехмусоя годами безуспешно пытались завести второго ребёнка. Их дочери Элле тогда было семь.

– Родители Джерри умерли: мать во время родов, а отец ещё раньше, – пояснила Паула.

– Ого! – воскликнул Хартикайнен. – А может, и не ого…

– Не будем забегать вперёд, но примем это во внимание.

– Раз жертва и приёмный ребёнок Лехмусоя оба темнокожие, это действительно стоит принять во внимание, – сказал Хартикайнен. – Мальчика усыновляют, мать приезжает повидаться с ним, и её убивают. Вполне вероятный сценарий.

– Приёмные родители топят биологическую мать ребёнка в контейнере у собственных ворот? Не очень-то похоже на правду, – возразила Паула.

– А если контейнер случайно оказался рядом, пока они замышляли убийство? – не сдавался Хартикайнен.

– Ну да, и насос с девяностометровым шлангом – тоже случайно, – хмыкнул Ренко.

– Убийца должен был знать, что именно этот контейнер можно наполнить водой. Как мы знаем, он был забронирован для художественного проекта. Может статься, что для воды контейнер и был предназначен, – предположила Паула.

– Зачем было его модернизировать? Вообще-то жидкости обычно перевозят в цистернах, – размышлял Хартикайнен.

– А вот об этом мы с Ренко спросим самого художника, – сказала Паула. – Но сперва пообщаемся с Май Ринне. Хартикайнен, отправляйся на вскрытие, а затем займись концерном и фондом «Лехмус». Жертва вполне может оказаться сотрудником. Медведь, выясни, есть ли видеонаблюдение на участке между кольцевой дорогой и резиденцией. Также на чьих-нибудь воротах могут оказаться частные камеры. Если найдёшь, проверь записи за период с пяти вечера четверга до десяти утра пятницы. Далее нужно проверить местонахождение в четверг и в ночь на пятницу всех, кто был в резиденции, – в первую очередь Юханы, Элины и Эллы, а также Май Ринне и Лаури Аро.

Хартикайнен что-то недовольно проворчал, но встал и вышел за Медведем.

Паула безуспешно попыталась сдуть прилипшие ко лбу волосы и зашла в интернет с телефона. Убийство фигурировало в первых заголовках вечерних газет, но статьи оказались короткими и почти идентичными. В них не было ничего такого, о чём не упоминалось бы в полицейском релизе: полиция расследует вероятное убийство и более детально о ходе следствия проинформирует в понедельник. Ни слова о жертве или точном месте преступления.

Этими новостями Паула осталась довольна. Хоть какая-то польза от Юханнуса: редакции пустовали. Ни один журналист даже не пытался до неё дозвониться.

Впрочем, нехватка людей касалась и расследования. Не появилось никаких наводок, которые помогли бы опознать жертву, никто не заявил и об исчезновении женщины.

Ренко перестал разрисовывать журнал и уставился перед собой – казалось, он пытается не заснуть.

– Как цукини? – невинно спросила Паула.

– Что?

– Не забыл купить?

– Как? А, не забыл.

– Хорошо поужинал?

– Отлично, спасибо.

– И немного вина?

– Ммм.

– А потом ещё немного?

– Что?

Ренко посмотрел на Паулу с таким видом, будто только что проснулся, после чего зевнул.

– А, нет, никакого вина не было. Прости, сегодня была моя очередь дежурить. У него режутся зубы.

– У кого?

– У малыша.

– У тебя ребёнок?

– Я думал, ты знаешь, – разочарованно протянул Ренко.

Он жил в той реальности, где коллеги интересуются жизнью друг друга, причём иногда ещё до знакомства.

Впрочем, Ренко обижаться не стал, а воодушевился и достал смартфон.

– Смотри, это наш Хейкки. На той неделе ему исполнится девять месяцев.

С фото глядел круглощёкий карапуз с волнистыми светлыми волосиками. Вокруг смеющегося рта у него были черничные пятна.

Паула ощутила боль – свою старую знакомую.

– Чудесный малыш, – искренне сказала она.

– Чудесный-то чудесный, но спать мог бы и покрепче. Разбудил в час, только я заснул. Я дал ему сцеженного молока, но не прошло и пары часов, как Хейкки проснулся снова. Тут уже молоко не помогло, пришлось укачивать, а здоровяк этот весит немало. Я наконец положил его в кроватку только часа через полтора. Уж не знаю, кто на этот раз заснул первым. Ну хоть супруга смогла выспаться, а то она иногда так устаёт, что…

Паула представила, как Ренко среди ночи сидит полусонный на кровати и убаюкивает малыша, – и вспомнила единственную ночь, когда сама держала на руках младенца, такого маленького, что боялась пошевелиться и пугалась каждого его движения.

И отмахнулась от этого воспоминания.

В то время как Ренко продолжал рассказывать о недосыпе жены, Паула задумалась о словах Юханы, которые тот сказал перед её уходом.

Джерри нам как родной.

Это ей особенно запомнилось. Не странно ли прозвучали его слова?

Как родной – но всё-таки не родной.

Видимо, Юхана Лехмусоя хотел подчеркнуть родительскую любовь, но истолковать это можно было и противоположным образом.

13

Элина осторожно встала с кровати, думая, что мальчик уснул.

Как только дверь закрылась, Джерри открыл глаза.

Он рассказал матери о происшествии на пляже – но только после того, как та заверила, что не скажет отцу и тем более полиции. Джерри не хотел никаких судов и встреч с обидчиком.

Не рассказал он и о том, что это был уже не первый случай. Просто на этот раз ссадины оказались заметнее, чем когда весной его повалили на школьном дворе. Тогда мать поверила, что он поскользнулся. Второй раз такое оправдание уже не сработало.

Правда, отец после первой бурной реакции вдруг охладел к этой истории. Казалось, теперь он думал лишь о происшествии в резиденции. Джерри попытался было его расспросить, но