Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В прежней школе его считали «каким-то не таким», а для новой он был просто слишком богатенький. Джерри довольно быстро осознал это и начал говорить о родителях пренебрежительно. Даже рисовал в воздухе кавычки, произнося «мама» и «папа», что веселило главную заводилу класса – девочку, которая слушала блэк-метал. Она никогда не тянула руку на уроках, но училась отлично. Джерри был готов чуть ли не есть с её руки с выкрашенными в чёрный ногтями.
Сегодня девчонки не было в компании одноклассников, и это было для него единственным утешением.
Девочка-подросток лежала и не шевелилась. Приятели – если это вообще были её приятели – сгрудились вокруг длинноволосого гитариста. Он весьма экспрессивно что-то исполнял, но эта экспрессия вряд ли могла скрыть плохую игру.
Джерри присел и взял девочку за запястье. Рука была тёплой, и он явственно ощутил пульс. Он одёрнул ей платье, чтобы скрыть трусики.
– Какого хрена?
Джерри вскочил. На него грозно смотрел гитарист.
– Какого хрена ты её лапаешь?
– Я не… – произнс Джерри. – Я просто…
– «Я просто», «я просто», – передразнил гитарист, отдал гитару товарищу и поднялся.
Инстинкт подсказывал Джерри, что надо уносить ноги. Но тем не менее ему хотелось объясниться.
– Я просто проверил, всё ли с ней хорошо.
– Задницу её ты проверил, – ответил гитарист, подходя ближе.
Он шёл медленно, как в кино. Остальные переволновались не на шутку – в отличие от Джерри они знали, что оправдываться бесполезно.
– Я поправил ей платье, – упорствовал Джерри. – Её надо отвести домой.
– А, так ты ещё и проводить её хочешь? Ну конечно. Проводишь и ещё что-нибудь проверишь – снова поправишь платье, например!
– Я вовсе не это… – начал Джерри, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.
Гитарист стоял так близко, что Джерри мог разглядеть тёмные крапинки в его голубых глазах – красивых, но холодных. Джерри затаил дыхание. Пару секунд они неподвижно смотрели друг на друга, но затем Джерри не выдержал и повернулся, чтобы уйти.
Удар пришёлся в ухо. Джерри повалился на живот рядом с девочкой. В голове гудело, он попытался встать, но получил сильный толчок в спину и снова оказался на песке.
Пошевелиться он больше не решался. Песок обжигал нос и левую щёку. Уха он не чувствовал и словно издалека слышал, как кто-то пытается утихомирить гитариста, умоляя его прекратить драку.
Джерри всё ещё лежал, когда гитара зазвучала снова. Это была песня Эда Ширана, которая ранее прервалась. Ребята начали подпевать. В рот Джерри набился песок. Не обращая на это внимания, он осторожно поднялся на четвереньки и на словах I'm in love with your body[12] начал медленно отползать.
Every day discovering something brand new[13].
Он сплюнул песок вперемешку с кровью, поднялся на ноги и пошёл, не оборачиваясь и не обращая внимания на чужие взгляды. Притронуться к лицу он не решался.
Лишь дойдя до деревьев, Джерри оглянулся на компанию у берега. Некоторые девочки танцевали. Музыки издалека было не слышно, но, судя по танцу, теперь исполнялось нечто быстрое. Гитарист играл сидя, покачиваясь в такт песне.
Девочка так и лежала возле сумки.
10
На звонок в дверь никто не ответил, и Паула обошла здание.
После развода Хартикайнен оставил дом жене, где она продолжила жить с детьми, а сам переехал в съёмную трёшку в обычном таунхаусе. На работе над ним подшучивали: мол, раньше расследовал финансовые махинации, а теперь сам оказался их жертвой. Но он относился к этому спокойно. «Селяви», – отвечал он на все насмешки.
Как и ожидала Паула, Хартикайнен сидел во дворе с пивом. Его лицо скрывала тень от маркизы, служившей продолжением крыши, в то время как оголённый торс купался в солнечных лучаах.
– О, Гвендолин! – радостно воскликнул Хартикайнен, когда Паула, с трудом пробравшись через щель в живой изгороди, наконец очутилась во дворе.
– Можно побеспокоить? – для приличия спросила она.
– Ради бога. Гвендолин всегда приносит дуновение зимы, а жара стоит невыносимая. По прогнозам эти тропические ночи и не думают заканчиваться, так что скоро спать будет невозможно. А дожди, ясное дело, начнутся вместе с моим отпуском. Пиво будешь?
Хартикайнен показал банку – пиво было безалкогольное, той же марки, что частенько пила и Паула. Похоже, несмотря на свою внешнюю беспечность, Хартикайнен завязал, пока ещё не поздно.
– Давай, спасибо.
Хартикайнен проворно удалился за дверь, а вернувшись, оказался в белой видавшей виды футболке. Ледяная банка открылась с шипением, и Паула присела за белый пластиковый стол.
– Твоё здоровье! – сказал Хартикайнен, открыв ещё одну банку пива. – Как отец?
Паула не сразу вспомнила, что брала отгул, чтобы позаботиться об отце, который якобы перенёс операцию на сердце.
– Спасибо, поправляется.
– Отлично, – он едва выдержал паузу, прежде чем перейти к делу, которое его интересовало по-настоящему.
– А теперь расскажи про труп в контейнере. Жаль, сегодня была не моя смена, да и из шефа подробностей по телефону вытянуть не получилось.
Паула улыбнулась и сделала долгий глоток. Хартикайнена попросили выйти на работу в выходные, и вот ему уже не терпится – ведёт себя как четырёхлетка.
– Завтра всё узнаешь. Сейчас я собираю информацию, которая может помочь опознать жертву.
– Чёрная женщина в контейнере у ворот фонда «Лехмус», – сказал Хартикайнен. – Вот и всё, чего мне удалось добиться от босса. С этим фондом я раньше не сталкивался, разве что слышал о нём мельком. А сама контора, конечно, на слуху, особенно Лехмусоя-старший.
– Ханне с Лехмусоя?
– Ага. Я видел его лишь однажды, но этого было вполне достаточно. Лет десять назад, на каком-то благотворительном вечере. У Арьи оказалось приглашение на двоих, и я составил ей компанию, – Хартикайнен умолк – видимо, задумался о бывшей жене, вспомнив что-то хорошее, а может, и плохое.
Паула допила пиво и любовалась через изгородь на лужайку в лучах заходящего солнца. Свет струился с неба, а луговые цветы и насекомые будто плавали в нём.
– Мы с Ханнесом сидели за одним столом, – наконец продолжил Хартикайнен. – На мероприятие он пришёл один и ещё шутил, что жена не смогла подобрать подходящий наряд. Но я бы на её месте и сам остался дома. Он явно был навеселе, приехал уже поддатый. Когда народ начал ходить туда-сюда, мы пересели. Меня это не то чтобы напрягало, я повидал всякое,