Валентина была дамой претенциозной, но у неё совершенно отсутствовало чувство меры. Вот и сейчас, взглянув на обилие цепочек на её тонкой, но почему-то в складках дряблой кожи, шее, Виталий Жатько почувствовал непонятное раздражение. Ему захотелось запустить пальцы в эти складки и сильно сжать. Сжать так, чтобы услышать хруст позвонков – прежде чем она начнёт верещать. Она не говорила, а именно верещала каким-то промозглым, скрипучим голосом. Голосом затяжного дождя, как не раз отмечал Жатько. Так же занудно и так же бьёт по мозгам. Я разделял его мысли, его чувства. Ненависть, тряхнувшая майора, больно обожгла мою душу. Как мне захотелось проснуться… Боже, как же мне захотелось проснуться!

– Поздравляю, – Валентина была на удивление подавлена – в её голосе Виталий не уловил обычного ехидства.

– С чем? – спросил он скорее по инерции. Каким-то непонятным образом он знал ответ. Сейчас она скажет, что он сошёл с ума.

– С тем, что ты сошёл с ума, – проскрипела Валька. Майор хмыкнул.

– Я только вещи соберу, – пискнула бывшая любовница; этот писк больно резанул по ушам – будто гвоздём по стеклу чиркнули.

– Собирай, – безразлично сказал он, не двигаясь с места. Взгляд снова потянулся к пуговицам и замер – бессмысленно и обречённо.

Жатько подумал, что старуха с косой была бы всё же более желанной гостьей. Ещё, отметив собственное безразличие, не удивился столь быстрой смене настроений – минуту назад готов был разорвать Вальку в клочья…

– Виталичка, – всхлипнула Валька, – Виталинька, у нас же любовь была, я думала, мы распишемся. Зачем ты это сделал?

– Что? – глухо пробубнил Виталий.

Валентина скинула кофточку – только сейчас он заметил, что воротничок наглухо застёгнут – и удивился. Это вместо обычного декольте?

– Ты не опускай взгляд, не опускай! – в голосе подруги слышались истерические нотки – она явно собиралась устроить скандал.

– Ну… – он посмотрел на неё и безразлично пожал плечами, – и что?

Весь торс Валентины покрывали синяки – такие остаются после укусов. Два особенно страшных украшали – майор усмехнулся этому сравнению – её дряблую черепашью шею. Ещё два огромных, уже лиловых кровоподтёка светились над ключицами.

– Кто тебя так? – Майор постарался не рассмеяться – понимал, что она обидится, но не смог удержаться от улыбки. Почему-то подумалось, что её обида немного встряхнула бы его, только вот не хотелось слушать Валькин скрипучий голос.

Но она всё-таки закричала:

– Ты! Что, решил поразвлечься напоследок? Да?! А если я в партком заявлю?

– Ты дура, Валентина. Ты что, забыла, кто ты такая есть? Дочь врага народа и тебе бы на спецпоселение отбыть в Нарымском крае! А ты на секретный объект пробралась, да не куда-нибудь, а контролёром, к спецконтингенту. И благодаря бдительности майора Жатько разоблачена, а вместе с тобой ещё большое шпионско-диверсионное кубло. Говори, Валенька, правду. Кто тебя так разделал?

– Ты, – с ненавистью выдохнула Валентина.

– Я?! – сквозь равнодушие пробилось удивление. Он отметил это состояние и где-то внутри порадовался – значит, ещё может что-то чувствовать.

– Накинулся на меня, как зверь дикий – всю искусал, – причитала Валька, скидывая в большой фанерный чемодан вещи. Она вытаскивала их из шифоньера и почему-то каждой тряпкой утирала слёзы. – Я тебе всю свою жизнь отдала, думала, нормальный мужик, а ты… Ты – псих, псих, псих! Ещё и расписался в Москве, мне даже слова не сказал…

Она упала на колени и зарыдала, уткнувшись носом в вязаную кофту.

Жатько слушал её вой и думал, что если сейчас завоет он, то Вальку просто сдует ветром. Убежит и даже про тряпки свои забудет.

– М-мо-ю люб-бимую кофточку… – Дальше было нечленораздельно, похоже на «О» и «У» одновременно, но слово «дурак» у неё выговорить получилось. – Все пуговицы оторвал! А она, знаешь, сколько стоит?

Жатько пожал плечами – думать, каким образом она зарабатывает на столь дорогостоящие вещи, не хотелось.

Господи, сколько у неё там одежды? Сколько ей надо времени, чтобы оставить его в покое? Он поднял руку и потёр проплешину на затылке. Перед глазами всплыла отделённая в локтевом суставе рука с клоком серой жёсткой, словно иглы, шерсти в окоченевшем кулаке…

– Что, не нравится? – в голосе бывшей подруги снова появился яд. – Если бы я тебе космы не вырвала, сожрал бы наверное… О Боже! – она упала на колени и прижала к лицу изуродованную кофточку. – О Боже….

Потом вдруг вскочила и, достав что-то из сумочки, бросила в лицо любовнику. Он машинально схватил и похолодел – это был клок его волос, завёрнутый в марлечку. Его серых, жёстких волос. Он рассмотрел даже кусочки кожи, прилипшие к корням.

– Если бы не вещи, я бы не пришла, – устало сказала Валентина, – и кофточку изуродовал….

Она положила кружева на стол, расправила – и Жатько увидел остатки той самой блузки, которая всегда заводила его. Почему-то, когда Валька надевала её, он зверел от желания.

«Вот и озверел окончательно», – подумал он и снова хмыкнул. Как реагировать на обвинения, не знал. Сам-то обвинил себя намного жестче, намного серьезнее… Майор чувствовал, что что-то не укладывается в его больных мозгах. Что-то не то. Он тупо смотрел на единственную сохранившуюся пуговицу – белую, с ярко-красной розой. Жатько с трудом отвёл взгляд и уставился на дырки – остальные пуговицы были вырваны, что называется, с мясом. Он насчитал шесть дырок. Седьмая пуговица каким-то чудом, на одной ниточке, удерживалась в низу ряда.

– Прощай, – сказала Валька. Она вытерла нос тыльной стороной ладони и высокомерно посмотрела на Жатько сверху вниз. – Хорошо, хоть пуговицы не выбросил… – сгребла их со стола, все шесть. – Лечиться тебе надо, Виталя, – сказала она и вздохнула с облегчением – её вещи, вопреки опасениям, оказались в целости и сохранности.

Валентину передёрнуло, она вспомнила, как Виталий вчера кинулся на нее, и почувствовала озноб. Ей было жалко Жатько, он сидел на стуле такой потерянный, что на мгновенье Валя почувствовала искушение подойти к нему, обнять и поцеловать в макушку, как раньше. Но сдержалась, бросила на стол ключи и, резко развернувшись на каблуках, процокала к двери, волоча по полу чемодан. Лязг захлопнувшегося замка вывел Жатько из оцепенения. Он вздрогнул. Посмотрел на дверь – впервые осмысленным взглядом. Потом сунул руку в карман и тупо посмотрел на пуговицу – такую же, как на Валькиной блузке. Пуговица, которую он подобрал на месте происшествия.

– Крыска, – сказал Жатько и сам же поразился ненависти, прозвучавшей в его голосе. Валька действительно была похожа на крыску. На крысу не тянула – так, белёсая, красноглазая крыска.

Он встал, бросил пуговицу на стол, прошёл на кухню. Открыл кран и надолго присосался к струе – очень хотелось пить. Только когда утолил жажду, Жатько понял, что он не один, что рядом кто-то есть.