– В чём дело?

– Не знаю, – ответил ботаник, – на душе плохо. Предчувствие нехорошее… Ну что, поехали?..

Я уже садился в машину, как послышалось гудение и, словно отзываясь, загудел паром.

Стоя на подножке уазика, глянул на реку – и онемел: будто невидимая рука смахнула «хаммер» с палубы. Капитан дал задний ход, засуетились люди. Матрос прыгнул в реку, следом нырнул кто-то из водителей.

– Давай в моторку! – заорал я, метнувшись к причалу, но мой спутник сидел с каменным лицом, вцепившись побелевшими пальцами в рулевое колесо.

Искали до ночи. Уже темнело, когда наконец подошёл спасательный буксир. Водолазы быстро нашли машину и краном втащили на злополучный паром. Окна были открыты, задние двери зачем-то заблокированы. Видимо, Исмаилыч не разобрался с замками. Труп Роберта Исмаиловича искать не стали – если не зацепился где-то на дне, всплывёт ниже по течению, решили спасатели.

– Там яма, метров двадцать глубины. Надо ж было им на этом месте упасть. Тут мелко, вынырнуть могли бы. А они в омут угодили. И как же они машину-то не закрепили?

Я не ответил, глядя в открытые мёртвые глаза товарища… Петро нагнулся, провёл ладонью по лицу напарника, разогнулся.

– Старики говорят, кто покойнику глаза закроет, тому все грехи там спишутся, – тихо сказал он и, приобняв меня за плечи, потянул к машине:

– Пойдём, Яша, пойдём. Его уже не вернуть. Сейчас ребята на катере в город доставят, в морг. Там уже родственники позаботятся. А мы пойдём, поздно уже…

Паром завернул в шатохинскую протоку, спасательный катер с американским внедорожником на борту шёл следом.

– Не отпустили… – загадочно пробормотал Петро, заводя мотор. – Не отпустили… По земле не уйти и по воде, как оказалось, не уплыть.

Тут я взорвался. Понимаю, что ботаник тут ни при чём, но кроме него, никого не было рядом, а я не мог держать себя в руках. Не скажу, что с Виктором были такими уж хорошими друзьями, но всё же напарник… И сон! Этот проклятый сон!!!

Комсомолец шестидесятых спокойно выслушал всё, что я думаю о нём, об этом грёбаном Поломошном, о горе, обо всей этой мистике, и, только когда я умолк, заметил:

– Про мистику ты сказал правильно, но думаю, тут всё гораздо сложнее…

– Так, давай сейчас заедем в гостиницу, выпьем, я успокоюсь настолько, что смогу молча слушать тебя, а ты подробно мне про всю эту чушь расскажешь.

Петро молчал. Мы уже подъезжали к селу, когда он вдруг сказал:

– Завтра. Если завтра спросишь – расскажу.

(Взгляд сквозь время)

Назавтра я ничего не спросил у Петра. Я вообще не помнил этого завтра. Точнее, день этот остался у меня в памяти, но это был не мой день. Помню, как встал, побрился, и, брызгая лицо одеколоном, вяло отметил, что флакончик допотопный, с пульверизатором. Похлопывая по впалым щекам, любовался собой, тоже как-то лениво, будто спросонья, отмечая, что это не моё лицо. В зеркале – квадратном, в деревянной раме – отражался незнакомый мужчина. Я видел костлявое лицо, серые глаза, прямой, тонкий в переносице нос и тонкие губы. Жёсткие волосы пепельного цвета, будто присыпанные пылью, топорщились ёжиком. И самодовольная улыбка, которую хотелось смыть или стереть хорошим ударом кулака. Если бы не эта улыбка и выражение лица, то незнакомец немного бы походил на меня, по крайней мере, овал лица. Скулы, нос, линия бровей немного отличались от моих, но эти различия были такими, какие бывают у близких родственников. Но когда человек прикасался к щекам опасной бритвой, соскабливая со щёк щетину, я чувствовал лезвие на коже и внутренне подбирался – никогда раньше не брился такой.

Раздался сильный стук в дверь, кто-то настойчиво, пожалуй, даже панически, тарабанил. И тут же в распахнувшуюся дверь вбежал солдат, начал рапортовать, но сорвался на крик:

– Товарищ майор, это… Короче, дежурный послал. Машина ждёт!

– Та-а-ак, боец, а ну-ка вышел и зашел как полагается, по уставу! – Я развернулся, надел гимнастёрку с белоснежным подворотничком, отметив, что на погонах майорские звезды. Офицерский ремень с портупеей бросил на стол и прошёл к сейфу за оружием. Достал пистолет ТТ, проверил обойму, положил в кобуру. Опять постучали.

– Разрешите войти, товарищ майор! – В голосе солдата слышался страх, и «товарищу майору» этот страх понравился. Мне же, разделившему его чувства, довелось испытать такую гадливость, будто прикоснулся к чему-то мерзкому, гнилому и дурнопахнущему.

– Входите! – Майор снял с вешалки полушубок, надел, привычным движением застегнул портупею, проверил, как лежит оружие. – Что у вас там приключилось?

– Товарищ майор! – Рядовой вытянулся по струнке. – Дежурный по гарнизону капитан Свиридов срочно требует прибыть в штаб!

– Я сегодня жену встречаю, так что скажи Свиридову, пусть сам разбирается.

– Там труп обнаружили, и возможно, имел место побег. Дежурная смена поднята по тревоге, патрули усилены. Производится перекличка спецконтингента! – оттарабанил солдатик – молодой, с едва пробивающимся пушком над верхней губой.

– Что ж ты мне сразу не сказал?! – заорал я, вылетая из дома. Посыльный едва успел отскочить, пропуская меня… или майора?.. – Гони на место происшествия! Ничего там не трогали?

– Нет, – ответил солдат, запрыгнув на место водителя.

Труп лежал недалеко от дороги, и яркая, красная с жёлтыми цветами рубаха убитого сразу бросилась в глаза, выделяясь на белом снегу кровавым пятном.

– Что медики говорят?

– Под утро убили, часа в три, в четвёртом, но экспертизу не делали, вас ждали, товарищ Жатько, – ответил лейтенант медицинской службы.

Жатько… (или я?) подошёл ближе.

– Господи, – выдохнул он и перекрестился. – Господи… – И тут же замер, испугавшись – доложат начальству, что он крестился, – выговор обеспечен.

Работая в особом отделе, он многое повидал – но такое… Я вместе с майором Жатько рассматривал труп, и мои мысли переплетались с его мыслями порой так, что уже сам не мог различить, где я, а где он.

Похоже, что несчастного сначала долго рвали клыками, драли когтями, потом из разорванной грудины вырвали сердце – оно лежало неподалёку, и, мне показалось, ещё билось. Голова – оторванная не человеком, нет, так человек бы не смог, – откатилась на обочину. Глаза открыты – в них застыл ужас. Лицо перекошено, рот открыт. Будто умер раньше, чем его разобрали по запчастям – от ужаса, увидев нечто, чего вообще не должно быть на свете. Нечто такое, что мы наблюдаем на экранах во время просмотра фильмов ужасов. Там, как подумалось мне, столкнувшись с инопланетным монстром, толпой живых мертвецов или просто червяком гигантских размеров или ещё каким насекомым из тех, что любят использовать в качестве страшилок режиссёры, люди тоже падают замертво примерно с таким же выражением лица. Будто человек в последнее мгновенье познал беспредельный ужас… Хотя нет, не то… страх Господень – да, это подойдёт лучше. Именно так: страх Господень…