Варя вновь начала рассказ про своё знакомство в Ленинке и замужество и что ехала к мужу, а про институт впервые услышала. Она всхлипывала и сбивалась, на что следователь многозначительно хмыкал и при малейшей заминке порывался что-то сказать, но каждый раз суровый взгляд старшего по званию останавливал его.

– Ну, это хорошо, успокойтесь. Сейчас во всём разберёмся.

В дверь деликатно поскреблись. Вошёл Суровцев и молча протянул подполковнику папку. Тот бегло пролистал.

– Так, интересно… А вы знаете, какую должность занимает ваш муж на Объекте?

– Он… – Варя задумалась, – …военный. Майор! – обрадовалась она, вспомнив слово.

– А должность?

– А это разве не должность?

– Это звание, – совсем по-мальчишески ухмыльнулся следователь и тут же осёкся под строгим взглядом начальника.

– А-ааа… Я не знала. Правда-правда не знала, – пролепетала Варя. – Военным служит, а как там дальше – не говорил. Я, знаете ли, аспирантка и не разбираюсь в званиях и обязанностях.

– Интересно вас воспитывали. А в войну-то вы где были, если в званиях не разбираетесь? По возрасту как раз бы в медсёстры.

– В госпитале работала, санитаркой, после школы сразу в госпиталь, потом на биолога поступила. Так училась и работала.

– Хорошо училась, – полковник улыбнулся. – Не каждый Тимирязевскую академию с красным дипломом заканчивает. Да ещё и в аспирантуре вас оставляют. Как там профессор Приходько? Давно его не видел, здоров? Так всё лесами и занимается? Соснами да ёлками?

– Да, профессор здоров… А вы его разве знаете? Неожиданно… – девушка впервые за всё время допроса подняла взгляд, с удивлением посмотрев на военного. Это был пожилой человек, седой и солидный. От него веяло таким спокойствием, что Варвара вдруг окончательно успокоилась. Почему-то ей показалось, что теперь всё будет в порядке – всё-всё! Всё это кончится, и она, выйдя из камеры, сразу попадёт в объятия мужа, а уж Виталя не допустит, чтобы с ней что-то случилось, не даст ничему плохому прикоснуться к своей жене…

– Ещё б мне не знать Владимира Евграфовича! – ответил военный с двумя большими звёздами на погонах. – Его весь Советский Союз знает. Сталинский план преобразования природы – это ж великое дело! Вот ваши документы, Варвара Фёдоровна. Просим простить нас за нетактичное поведение, но сами понимаете – работа. Да и вы глупостей наделали. Если сказал муж, что встретит, то и надо было сидеть молча на вокзале и ждать. А вы у каждого встречного спрашивали, где тут посёлок Лесной. А место, знаете ли, особое. А потом что сделали? Вообще в крайком пошли. А они там ни слухом, ни духом о таком месте. Да и знать им это не положено. Ну, красавица, вот ваши документы – тут всё, и перевод из академии в наш институт в том числе. Идите, там уж вас молодой муж заждался. Вон, за дверью шаги меряет.

Не веря своим ушам, Варвара встала и на ватных ногах вышла из кабинета – и тут же замерла, увидев перекошенное от ярости лицо мужа.

(Начало июня 2014 года)

Утро начиналось ярко. Июньское солнце вынырнуло из-за Чёрной горки и осветило село, запрыгав рассветными лучами по стёклам и крытым жестью крышам. Петухи вовсю надрывались, передавая эстафету со двора во двор, кое-где лениво брехали собаки. Я вышел на крыльцо совхозной гостиницы – покурить после беспокойной ночи и разулыбался, увидев солидного, толстого кота, развалившегося на перилах.

– Ну как, удобно, братец? – смеясь, спросил я у него, на что животина лениво, не открывая глаз, мявкнула.

Я сегодня спал примерно так же, как этот кот – удобно, неудобно, а выспался. В общей комнате трёхкомнатного люкса слышался звонкий голос «комсомольца» Петро и вялые полусонные реплики Виктора. Уработал зам по науке нашего мастера общения, переболтал. Я тихонько рассмеялся, представив, сколько раз за ночь и какими словами обругал себя Виктор, привыкший сразу брать быка за рога и в силу этой привычки пригласивший вчера заучку-ботаника «на рюмочку чая». Ботаник, выпив одну стопку, заговорил и не умолкал до утра. Сначала слушал, всё собираясь выбрать подходящий момент и уйти в спальню, но не тут-то было! Малейшее шевеление – и в мою сторону пулемётной очередью сыпались вопросы. Так что я свернулся в кресле и счёл за лучшее не подавать признаков жизни вообще – так и заснул. А Петро вон как заливается, не хуже деревенских петухов – далеко слыхать! Теперь Витька может на законном основании сказать, что о тензорном исчислении он знает если не всё, то почти всё! «Ликбез ботаник провёл что надо», – подумал я и рассмеялся. О, вот наконец прощается!

Петро появился на крыльце свежий и бодрый, как будто не дискутировал всю ночь «обо всём доступном познанию». На нём были простые синие джинсы – дешевые, с китайского рынка, фланелевая клетчатая рубашка, сверху накинута джинсовка, но, видно, от другого костюма, темнее оттенком.

– Приятно было пообщаться с представителями славного концерна РИП! С образованными людьми вообще приятно пообщаться. У нас в селе с этим тяжело. Умных много, да все умные, через одного, а вот образованных, к моему великому сожалению, нет, – пожаловался заместитель председателя по науке.

– А мне удивительно, почему вы с таким блестящим образованием живёте в этой глухомани? – поинтересовался я, протягивая Петру пачку «Парламента».

– Это для вас глухомань, а для меня – окно в будущее. – Он увидел сигареты и замотал головой. – Спасибо, не курю. Это, знаете ли, вредно. Я вообще чураюсь вредных привычек, а курение, не говоря уж о серьёзном ущербе, которое никотин наносит здоровью, вызывает сильнейшую зависимость. А человек, по моему мнению, должен быть свободен от плотских удовольствий и утех, чтобы ничего не мешало творческому процессу течь гармонично, доставляя радость познания!

И тут же, без перехода, разразился длинной тирадой на тему непроторённых путей в науке и о камне, «отброшенном строителями». Я обречённо хмыкнул – ну вот надо же, наступил на те же грабли, что и мой напарник! Но слушал с улыбкой – Петро меня забавлял. Такие типы сейчас редко встречаются. Может, он действительно пролежал где-то в сундуке, пронафталиненный, лет пятьдесят-шестьдесят, и выпрыгнул оттуда в наше время таким вот – одержимым, горящим святой верой в счастливое будущее и с беспокойным комсомольским сердцем?

– …вообще ещё дед мой видел, как посёлок «Пробный коммунизм» строили, – рассказывал ботаник, даже не замечая, что я не слушаю его. Впрочем, ему так нравилось говорить, что собеседниками могли бы стать магазинные манекены – он, скорее всего, и не заметил бы, что говорит только он, ещё бы и похвалил потом, сказал что-нибудь хорошее об их умении вести беседу. – И даже был там и проехал по струнному мосту через Обь в нашу, как вы говорите, «глухомань»… – Он размахивал руками, отчаянно жестикулируя, я даже начал опасаться: а не слишком ли перевозбудился наш учёный друг во время ночной беседы? – Какая ж это глухомань, если до столицы края по прямой двадцать километров? Поезд за пятнадцать минут был на вокзале в Барнауле. И какой поезд! Дед рассказывал, ни до, ни после таких не видел ни в кино, ни на картинках – как в сказке побывал. С тех пор и поверил он крепко в коммунизм.